Майя Кучерская - Лесков: Прозёванный гений

Родимое пятно в фольклоре часто выступало как знак судьбы, скорее дурной, чем доброй. Но одновременно в народных сказках и балладах именно родимое пятно помогало родителям опознать свое кровное дитя.

Кому же свой Левша? Вероятно, всем русским людям, народу, который он представляет. И Лесков в «литературном объяснении» косвенно подтверждает это:

«Рецензент “Нового времени” замечает, что в левше я имел мысль вывести не одного человека, а что там, где стоит “левша”, надо читать “русский народ”. Я не стану оспаривать, что такая обобщающая мысль действительно не чужда моему вымыслу, но не могу принять без возражения укоры за желание принизить русский народ или польстить ему» 835.

Наконец, Левша – оружейник, кузнец. В европейской традиции кузнец – персонаж мифологический. Кузнечное ремесло в народных представлениях считалось высшим умением, а кузнец – обладателем сверхъестественных знаний, вхожим в потусторонний мир и легко общающимся с нечистой силой. Именно поэтому гоголевскому кузнецу Вакуле из «Ночи перед Рождеством» удалось слетать на чёрте в Петербург. Кузнецу подвластна стихия огня, Левша пламени тоже не боится: когда его с товарищами пытаются выманить из домика, где они работают, пугая, что «по соседству дом горит», он спокойно отвечает: «Горите себе, а нам некогда». Между прочим, появляется в сказе и чёрт – в тот момент, когда алкогольное состязание Левши и английского «полшкипера» достигает апогея. Интересно, что «полшкипер» не сомневается: чёрт Левше послужит:

«Только полшкипер видит чёрта рыжего, а левша говорит, будто он темен, как мурин [136] М у р и н (от лат. maurus) – мавр, негр. .

Левша говорит:

– Перекрестись и отворотись – это чёрт из пучины.

А англичанин спорит, что “это морской водоглаз”.

– Хочешь, – говорит, – я тебя в море швырну? Ты не бойся – он мне тебя сейчас назад подаст.

А левша отвечает:

– Если так, то швыряй» 836.

До швыряния в море, к счастью, не дошло – матросы развели допившихся до чёртиков приятелей по каютам. Возможно, связь лесковского Левши с нечистой силой предопределена была песней гётевского Мефистофеля о блохе.

Но в этой сцене возможны и другие аллюзии – на пророка Иону, чудесно спасшегося из морской стихии (не будем забывать, что «Сказ о тульском косом Левше…» включен Лесковым в цикл «Праведники»).

В результате особый статус Левши подчеркнут трижды. Трижды Лесков указывает, что этот парень (вероятно, парень; сколько лет Левше, неясно) с выдранными вихрами не простой тульский мастеровой, а годный на роль трикстера – персонажа, вхожего и в земной, и в иной мир.

Вместе с тем Левша сохранил все качества народа, чьим представителем является: он убежден, что «русская вера самая правильная», потому что «наши книги против ваших (английских. – М. К.) толще, и вера у нас полнее», к тому же в России «есть и боготворные иконы и гроботочивые главы и мощи» 837. Не нравятся ему ни английские девушки, ни английская еда; нравится только, как англичане уважают рабочих и ухаживают за оружием, и вот этот военный секрет он мечтает передать государю.

Конец Левши трагичен, избранность не спасла его от бесславной смерти. Его собутыльника-«полшкипера» соотечественники выходили, а русский мастер оказался на родине никому не нужен:

«Привезли в одну больницу – не принимают без тугамента, привезли в другую – и там не принимают, и так в третью, и в четвертую – до самого утра его по всем отдаленным кривопуткам таскали и всё пересаживали, так что он весь избился. Тогда один подлекарь сказал городовому везти его в простонародную Обухвинскую больницу, где неведомого сословия всех умирать принимают».

Там он и отдал Богу душу, успев выговорить перед смертью просьбу передать государю, что ружья не следует чистить кирпичом. Если бы его последнюю волю исполнили, заключает рассказчик, «в Крыму на войне с неприятелем совсем бы другой оборот был» 838.

Закончился сказ печально, но автора привел к триумфу и принес ему бессмертие. Судьбы лесковских текстов в XX и XXI веках мы обязательно коснемся, пока скажем кратко: «Сказ о тульском косом Левше…» оказался самым популярным из них, изданным миллионными тиражами. Его печатали и в 1920-е, и в 1940-е годы, и в 1970-е, и в 1980-е, неоднократно инсценировали и экранизировали. В 1964 году по «Левше» был снят мультипликационный фильм Ивана Иванова-Вано, а в 1986-м – художественный фильм Сергея Овчарова. Одной из последних постановок стала опера, музыку и либретто которой сочинил Родион Щедрин; премьера ее состоялась в 2013 году в Мариинском театре.

Параллельно с литературными свершениями текла частная жизнь.

После того как «разбросалась семья» – Екатерина Степановна уехала в Киев, ее старшие сыновья жили отдельно, – близкий семейный круг сократился до одного Дроны. Единственному сыну Лескова жилось нелегко. Отец остро страдал от одиночества.

В ноябре 1881 года у Лескова случилось нервное расстройство: десять дней он не спал, находиться один в комнате мог только утром, в сумерках начинались видения. «Чуть начинает темнеть (а эта благодать в пасмурные дни начинается в два часа), он видит то черные, то зеленые фигурки, которые приходят в его комнату, смотрят на него и садятся на стулья. Это наводит на него ужас, хотя он и понимает, что это галлюцинация, и он бежит из своей квартиры к нам или зовет Дрону к себе в кабинет заниматься» 839, – описывал эти приступы Николай Бубнов. Что при этом переживал сын Лескова?

Николай Бубнов сообщает сестре Вере примерно через полгода после описываемых событий: «Есть, впрочем, один знакомый тебе человек, которому живется еще скучнее. Это – Дрона. Теперь он что-то целые дни сидит в своей комнате. Николай Семенович на него кричит и бьет его. По крайней мере, когда я вчера пришел к ним за обедом, Дрона держал платок около одной щеки, которая была очень красной. Он не ел жаркого, которое уничтожалось вместе с стаканом вина и водою одним Николаем Семеновичем. Николай Семенович был очень мрачен. <���…> Из всех этих фактов можно вывести одно заключение, что Дрона или не перешел, или перешел с экзаменовками. Спрашивать Николая Семеновича – не получить никакого ответа. Раз он мне ответил, что не знает, окончились ли у Дроны экзамены. Когда вы уехали, Николай Семенович был в мрачном расположении духа и говорил, что видел тебя во сне. В таком расположении он пребывает и до сих пор и, конечно, Дронино учение не могло вывести его из этого состояния» 840.

Год спустя Николай, «отличник» и умница, посвящает семнадцатилетнему Дроне целое письмо, отправленное Лескову из Парижа. Пишет он о брате не много доброго, намекая на некий основной его недостаток (лень? легкомыслие? беспринципность?), и подводит неутешительный итог: «…находясь дома часто в среде людей взрослых и вдобавок высокоумственного ценза, он гораздо раньше, чем следует, усвоил себе самоуверенность критики, которая при отсутствии элементов, дающих на нее право, привела его к презрительному отношению к науке и совершенному отсутствию принципов. Уверенность в своей счастливой наружности, открывающей перед ним ряд перспектив, весьма отдаленных от школьной жизни, тоже сделала свое дело» 841.