Майя Кучерская - Лесков: Прозёванный гений

Когда труп был отнесен в погребок, Катерина Львовна начала отмывать кровавое пятно на полу в спальне. «Вода еще не остыла в самоваре, из которого Зиновий Борисыч распаривал отравленным чаем (курсив мой. – М. К.) свою хозяйскую душеньку, и пятно вымылось без всякого следа», – сообщает рассказчик. Чай, которым потчевала мужа Катерина, был ею отравлен! Вероятно, тем же крысиным ядом, которым до этого она отравила свекра. Вот почему она «возилась долго». У Зиновия Борисовича не было шансов, он и так скоро скончался бы – крысиный яд действует быстро. Но Катерина Львовна не захотела ждать, позвала Сергея и вовлекла его в убийство. Маловероятно, что так она желала сделать любовника соучастником преступления, разделить с ним ответственность за убийство. Чтобы всё это сообразить, надо уметь анализировать, а это не про Катерину Львовну – она человек порыва и действия, опережающего мысль. Она просто страшно разгневалась и решила убить мужа немедленно, а перед этим унизить его, постылого, побольнее отомстить ему за угрозы и за всю свою унылую бездетную жизнь. Лесков лишь мимоходом отметил значимую деталь (отравленный чай), однако никак не прокомментировал ее, предоставляя читателю самому улавливать намеки.

Еще одна смысловая рифма связана с убийством Феди Лямина. Отрок, постепенно поправляющийся от болезни, лежит в постели, читает житие своего святого покровителя, мученика Феодора Стратилата, и восхищается, как тот угождал Богу. Глядя на больного мальчика, Катерина Львовна вновь думает о проверенном способе убийства – отравлении: «Только всего и сказу, что лекарь не такое лекарство потрафил» 420. Но она снова не хочет и не может ждать – уже не от гнева и ненависти, а потому что последний стыд потерян и соблюдать приличия не кажется ей нужным.

За несколько минут до убийства, во время беседы с мальчиком, Катерина Львовна почувствовала, как «собственный ребенок у нее впервые повернулся под сердцем, и в груди у нее потянуло холодом. Постояла она среди комнаты и вышла, потирая стынущие руки» 421. В другой ситуации и другой женщине это событие скорее всего показалось бы трогательным, важным; для Катерины Львовны шевеление ребенка в чреве оказывается досадной помехой на пути к задуманному. Но едва помеха исчезает, она зовет Сергея для совершения злодейства.

Бабушка Феди ушла ко всенощной под Введение во храм Божией Матери. На этой службе, как и во время других праздников, посвященных Богородице, читается отрывок из Евангелия от Луки (Лк. 1:39–49, 56) о встрече Девы Марии с Елизаветой. Обе женщины беременны: Мария – Иисусом Христом, Елизавета – Иоанном Крестителем. «Когда Елисавета услышала приветствие Марии, взыграл младенец во чреве ее; и Елисавета исполнилась Святаго Духа, и воскликнула громким голосом, и сказала: благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего! И откуда это мне, что пришла Матерь Господа моего ко мне? Ибо когда голос приветствия Твоего дошел до слуха моего, взыграл младенец радостно во чреве моем» – именно этот отрывок зачитывал священник в церкви на всенощной. Лесков, вероятнее всего, сознательно срифмовал две сцены – евангельскую и ту, что случилась в Мценском уезде, – разметив таким образом координаты, верх и низ.

Встреча ликующих Марии и Елизаветы, каждая из которых ожидает рождения сына, – верхний полюс. Физический холод, испытанный Катериной Львовной, когда ребенок шевельнулся в ее чреве, – нижний. Федя Лямин удушен именно в тот вечер, а возможно, и в те минуты, когда на всенощном бдении вспоминался эпизод о встрече двух святых жен. Бездна падения Катерины Львовны на этом фоне становится еще страшнее.

Вскоре после убийства свекра Катерине Львовне дважды является во сне странный кот – «славный, серый, рослый да претолстющий-толстый» 422: в первый раз он настойчиво ластится, во второй говорит с ней от лица отравленного Бориса Тимофеевича, который упрекает невестку в связи с Сергеем.

Кошек очень любили русские сказочники и песельники. Кот – персонаж в русской мифологии многозначный 423: он – житель двух миров, здешнего и потустороннего, он связан с браком (у Пушкина в сцене гадания «Милей кошурка сердцу дев»); увидеть кота во сне, согласно толкователю Мартыну Задеке, – к разрушению брака. В других славянских поверьях кот может предвещать смерть младенца. Отголоски всех этих примет и поверий легко обнаружить и в сюжете «Леди Макбет…». И всё же у Лескова кот – в первую очередь персонификация совести Катерины; ничего подобного мы не найдем ни в одном из поверий. Лесков мог сам наградить кота такой неожиданной функцией, а мог использовать другие источники. Какие? Чтобы ответить на этот вопрос, надо заглянуть в ближайший литературный контекст очерка «Леди Макбет…».

Нас ждет немало поучительных открытий.

Сочиняя очерк и отчасти стилизуя его под лубочную повесть, Лесков внимательно читал не только Шекспира и русские народные песни, но и периодику 1860-х годов. Взгляд на «Леди Макбет…» под этим углом зрения приносит неожиданные результаты: этот лубок или жестокий романс в народном духе оказывается необыкновенно злободневным текстом, впитавшим множество актуальных тем.

Первая и самая очевидная – «женский вопрос». В России обсуждение прав женщин начал в цикле статей 1860 года в журнале «Современник» публицист Михаил Ларионович Михайлов, отстаивавший гендерное равенство в обществе и семье 424. Разумеется, интерес к судьбе женщины в русском обществе начал обостряться уже в 1840-е годы, на пике популярности романов Жорж Санд: тогда были написаны «Деревня» (1846) Григоровича о рабской жизни крестьянки Акулины и «Полинька Сакс» (1847) Александра Дружинина, поднимающая вопрос о возможности свободной любви для женщины. И всё же лишь в 1860-е «женский вопрос» вошел в активную фазу.

Тут было о чем задуматься и что обсудить. Лесков писал об этом постоянно, и хотя бы поэтому нам придется сделать неизбежное отступление о положении женщин в России.

У женщин, даже из привилегированного дворянского сословия, почти не было прав. Например, девушкам почти негде было учиться, и подавляющая часть получала образование дома, занимаясь с приглашенными учителями в первую очередь французским языком, музыкой и русской грамматикой, а при любви к чтению черпая знания еще и из книг. Немногие родители решались отправить дочерей в Институт благородных девиц – Смольный в Петербурге, Екатерининский или Елизаветинское училище в Москве. Режим там был строгий, учиться предстояло много лет, видеться с родственниками позволяли, но домой не отпускали даже на каникулы; в результате воспитанницы из далеких губерний не виделись с родными годами.