Майя Кучерская - Лесков: Прозёванный гений

«Голова его отлично красива: ее даже позволительно считать образцом мужественной красоты. Волосы Туберозова густы, как грива матерого льва, и белы, как кудри Фидиева Зевса. Они художественно поднимаются могучим чубом над его высоким лбом и тремя крупными волнами падают назад, не достигая плеч» 523.

Как поднимались кудри Фидиева Зевса, ни Лесков, ни его современники доподлинно знать не могли, как не знаем и мы: величественная статуя бога-громовержца, создание скульптора Фидия, одно из семи чудес света, погибла примерно в V веке н. э. Но обе ссылки – и на льва, и на бога – автору необходимы, чтобы подчеркнуть царскую стать и внутреннее величие героя, как, впрочем, и способность к гневу, уподоблявшую его олимпийскому громовержцу. Интересно, что поп Савелий едва не погиб именно во время грозы: богоподобие не отменило законов природы.

Продуманный мифологический подтекст проявляется и в тщательном подборе имени для каждого персонажа. И имя центрального героя – конечно же, не произвольная фантазия.

По святцам Савелий Туберозов был, вероятнее всего, назван в честь мученика IV века Савелия Персиянина Халкидонского – других святых, носивших это имя, нет. Память Савелия отмечается 17 июня по юлианскому календарю, но в дневнике Туберозов пишет, что его именины 1 июня; вымышленная дата еще раз напоминает, что не о Савелии Персиянине думал Лесков, нарекая героя.

В переводе с древнееврейского савел – «тяжкий труд», а саул — «испрошенный у Бога», но в толкователях имен и месяцесловах XIX века эти значения не приводятся. Лесков, скорее всего, назвал своего протопопа именем, производным от Савла, принимая во внимание, что это первоначальное имя апостола Павла. Как известно, до обращения к Христу тот был яростным гонителем Его последователей, а сделавшись христианином, стал адептом и ревнителем новой веры. «Ратай веры» – таков и отец Савелий. Это стержень его личности: он – горячий проповедник и борец за живую Церковь.

Интересно тут вот что: каждый священник, тем более долгие годы прослуживший в одном храме, должен быть окружен великим множеством людей, поскольку хотя бы по долгу службы разделяет все главные радости и скорби своих прихожан: венчает молодых, крестит новорожденных, соборует тяжелобольных, отпевает умерших, утешает скорбящих. Каждый пастырь живет в неизбежном густом человеческом водовороте, тем более такой искренний и добрый, как отец Савелий. Но где же его духовные чада? Их почти не видно. Лишь однажды к Туберозову заглядывает помещица Александра Ивановна Серболова, приехавшая в город помолиться об усопшем муже. Повествователь называет ее «ученицей» Туберозова, которую тот «очень любил и о которой всегда отзывался с самым теплым сочувствием» 524. Учил он Александру Ивановну, видимо, Закону Божию; но ведь в Старгороде должны были жить десятки других его учеников. О них не сказано ни слова ни повествователем, ни отцом Савелием в его «нотатках». Однако во время гонений на протоиерея прихожане составляют «мирскую просьбу» в его защиту: значит, любят его. Когда и за что они успели так расположиться к своему пастырю, о чем он говорил с ними в личных беседах, остается за пределами повествования – вероятно, еще и потому, что подвиг отца Савелия другой: будить веру, дремлющую в сердцах обывателей. Его боль – в том, что «христианство еще на Руси не проповедано» 525, что русский народ крестился во Христе, но не облекся в Него, то есть не понял основ христианской веры и не зажил по-евангельски.

Фамилия протопопа – Туберозов – достаточно типична для священника. Названия растений присутствуют во многих фамилиях представителей духовного сословия: в российских приходах служили и Гиацинтовы, и Померанцевы, и Фиалковы, и Цветковы, еще чаще Розановы и Розовы, встречались и Туберозовы. Давая герою распространенную и в общем нейтральную поповскую фамилию, Лесков играет с семантическими обертонами, сталкивая нежность аромата туберозы с упрямством и горячностью Савла.

В образе Туберозова присутствуют и автобиографические черты: например, дату рукоположения Савелия Лесков приурочил к дню собственного рождения, 4 февраля 1831 года, а заодно подарил протопопу немало своих заветных мыслей и отвращение к «букве», бездушному соблюдению закона, убивающему «Божие живое дело».

С умыслом подобрано и имя для второго богатыря Стар-города, обладателя громадной духовной силы, – Ахиллы Десницына. Право назвать православного дьякона именем воина-язычника из гомеровской «Илиады» у Лескова было: незадолго до создания «Соборян», в 1843 году, состоялась канонизация в лике преподобных дьякона Киево-Печерской лавры Ахилы. Но и этот святой не слишком интересовал Лескова, в отличие от укротителя троянцев: быстроногий Ахиллес, имевший не только разящую врагов десницу, но и уязвимую пяту, безусловно, был спроецирован на образ дьякона Ахиллы, обладающего недюжинной силой, однако не наделенного большим умом и удостоенного эпитета «уязвленный».

Тщедушного попика Захарию Бенефактова богатырем назвать можно лишь в переносном смысле. Он – богатырь смирения:

«Вся его личность есть воплощенная кротость и смирение. Соответственно тому, сколь мало желает заявлять себя кроткий дух его, столь же мало занимает места и его крошечное тело и как бы старается не отяготить собою землю. Он мал, худ, тщедушен и лыс. Две маленькие букольки серо-желтеньких волосинок у него развеваются только над ушами. Косы у него нет никакой. Последние остатки ее исчезли уже давно, да и то была коса столь мизерная, что дьякон Ахилла иначе ее не называл, как мышиный хвостик. Вместо бороды у отца Захарии точно приклеен кусочек губочки. Ручки у него детские, и он их постоянно скрывает и прячет в кармашки своего подрясника. Ножки у него слабые, тоненькие, что называется соломенные, и сам он весь точно сплетен из соломки. Добрейшие серенькие глазки его смотрят быстро, но поднимаются вверх очень редко и сейчас же ищут места, куда бы им спрятаться от нескромного взора» 526.

Впрочем, у маленького и худенького батюшки множество детей, а дом напоминает птичник. Во время гонений на Савелия он проявит мужество и умрет как праведник в день Святой Пасхи.

Окружают всех этих героев старинного (уже и для 1860-х годов) покроя полуволшебные существа. Один из них – карлик Николай Афанасьевич с тонкой и нежной душой, глядя на которого, протоиерей Савелий впервые произносит заветное слово «сказка»: «Вижу я тебя, Никола, словно милую сказку старую пред собою вижу, с которою умереть бы хотелось» 527. Именно карлик, бывший шут барыни Плодомасовой, окажется самым последовательным и смелым борцом за восстановление справедливости в отношении Савелия – оксюморонный, очень лесковский ход.