Майя Кучерская - Лесков: Прозёванный гений

В полумифическом мире Старгорода живут также и праведник Константин (Котин) Пизонский – не совсем мужчина, но и не женщина, – и щедрая дарительница, «боярыня» Марфа Андреевна Плодомасова. Да и супруга Савелия Туберозова, «голубица» Наталья Николаевна, всецело преданная мужу, убежденная, что он мудрее царя Соломона, шагнула в беспокойный XIX век словно из древнего жития или летописного сказания.

Имя Наталья в переводе с латыни значит «родная». Любящая и чуткая жена – щедрый подарок автора любимому герою. Семинаристы часто вынуждены были жениться не на «голубицах», а на деньгах или приходе. Стерпливалось-слюбливалось. Но если в добрую хозяйку, многодетную мать вчерашняя поповна превращалась легко, то в подхватывающую каждое душевное движение мужа подругу – крайне редко. В «Соборянах» отношения супругов полны светлой тишины, понимания и любви. Вот одна из сцен их сосуществования в молодые годы, запечатленная в дневнике Туберозова:

«Всю ночь прошедшую не спал от избытка моего счастия и не солгу, если прибавлю, что также и Наташа немало сему бодрствованию способствовала. Словно влюбленные под Петров день солнце караулят, так и мы с нею, после пятилетнего брака своего, сегодняшнего солнца дождались, сидя под окном своим. Призналась голубка, что она и весьма часто этак не спит, когда я пишу, а только спящею притворяется, да и во многом другом призналась. Призналася, что вчера в церкви, слушая мое слово, которое ей почему-то столь много понравилось, она дала обет идти пешком в Киев, если только почувствует себя в тягости. Я этого не одобрил, потому что такой переход беременной не совсем в силу; но обет исполнить ей разрешил, потому что при такой радости, разумеется, и сам тогда с нею пойду, и где она уставать станет, я понесу ее. Делали сему опыт: я долго носил ее на руках моих по саду, мечтая, как бы она уже была беременная и я ее охраняю, дабы не случилось с ней от ходьбы какого несчастия. Столь этою мыслью желанною увлекаюсь, что, увидев, как Наташа, шаля, села на качели, кои кухаркина девочка под яблонью подцепила, я даже снял те качели, чтобы сего вперед не случилось, и наверх яблони закинул с величайшим опасением, чему Наташа очень много смеялася. Однако, хотя жизнь моя и не изобилует вещами, тщательной секретности требующими, но всё-таки хорошо, что хозяин домика нашего обнес свой садик добрым заборцем, а Господь обрастил этот забор густою малиной, а то, пожалуй, иной сказал бы, что попа Савелия не грех подчас назвать и скоморохом» 528.

И хотя даже супруга-«голубица» не может до конца разрушить внутреннее одиночество Савелия, она неоднократно поступает с чрезвычайной сердечной тонкостью, обжигая супруга великодушием. Поняв, например, что бездетность – их удел, Наталья Николаевна спрашивает Савелия, не осталось ли у него плода юношеского легкомыслия, внебрачного ребенка, которого можно было бы усыновить и вырастить.

«Тут уже я, что она сказать хочет, уразумел и понял, к чему она всё это вела и чего она сказать стыдится; это она тщится отыскать мое незаконное дитя, которого нет у меня! Какое благодушие! Я, как ужаленный слепнем вол, сорвался с своего места, бросился к окну и вперил глаза мои в небесную даль, чтобы даль одна видела меня, столь превзойденного моею женой в доброте и попечении. Но и она, моя лилейная и левкойная подруга, моя роза белая, непорочная, благоуханная и добрая, и она снялась вслед за мною; поступью легкою ко мне сзади подкралась и, положив на плечи мне свои малые лапки, сказала:

– Вспомни, голубь мой: может быть, где-нибудь есть тот голубенок, и если есть, пойдем и возьмем его!

Мало что она его хочет отыскивать, она его уже любит и жалеет, как неоперенного голубенка! Этого я уже не снес и, закусив зубами бороду свою, пал пред ней на колени и, поклонясь ей до земли, зарыдал тем рыданием, которому нет на свете описания. Да и вправду, поведайте мне времена и народы, где, кроме святой Руси нашей, родятся такие женщины, как сия добродетель? Кто ее всему этому учил? Кто ее воспитывал, кроме Тебя, Всеблагий Боже, который дал ее недостойному из слуг Твоих, дабы он мог ближе ощущать Твое величие и благость”.

Здесь в дневнике отца Савелия почти целая страница была залита чернилами» 529.

Лесков нарисовал портрет идеальной жены и подруги, соединив в ней и шаловливость, и нежность, и тихое обожание мужа, и бесконечную преданность ему и его интересам. После особенно чувствительной проповеди она встречает своего протопопа дома с букетиком «из речной лилеи и садового левкоя». Кажется, Лесков и сам влюбился в Наталью Николаевну, но сойди она со страниц романа – тут же заскучал бы, закручинился от ее детской невинности, пресной на вкус, затосковал об омуте. Очевидно, и сам он это хорошо понимал и, конечно, недаром сделал протопопицу бесплодной. Именно ей автор доверил разглядеть в предсмертном видении, что все его лучшие герои – богатыри, «большие»:

«– Ты шутишь, и я шучу: я видела, это наша бумажка; всё маленькое… а вот зажмурюсь, и сейчас всё станет большое, пребольшое большое. Все возрастают: и ты, и Николай Афанасьич, дружок, и дьяконочек Ахилла… и отец Захария… Славно мне, славно, не будите меня!

И Наталья Николаевна заснула навеки» 530.

Лесков не только придумал Савелию Туберозову имя, биографию, взгляды, чудную жену, но и создал для него особенный поповский язык, соединив разговорный стиль со слогом древнерусских сказаний, богослужебных текстов и периодики 1860-х годов.

Творя язык для своего героя, Лесков опирался по крайней мере на два источника: английского писателя Лоренса Стерна (1713–1768) и лидера раскола протопопа Аввакума (1620–1682). В «Соборянах» действительно ясно различим веселый дух стерновского романа «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена». Лесков любил его за свободное обращение автора с литературными правилами, за веселье и языковую игру. Савелий Туберозов даже сослался на этот роман в своих «нотатках», заметив, что Русь вступает в эпоху «шендизма», когда все «всерьез смеются». Параллельно Лесков выработает еще более чеканную формулу-отгадку русской жизни: «Смех и горе» – так будет называться его повесть 1870 года о тотальном абсурде, пропитавшем российское бытие.

Образцом для речи Савелия стала и языковая манера знаменитого старообрядца Аввакума – многосоставность, сочетание просторечного «вяканья», присловий, то горького, то ласкового юмора с патетикой, церковными книжными оборотами, богослужебными и библейскими выражениями. Вероятно, у Аввакума Лесков подхватил и склонность к обильному пролитию слез: его Савелий то плачет, то рыдает довольно часто. И речь его словно слепок с речи Аввакума – смесь фольклоризмов и церковнославянизмов: выражения «кочерга старого леса» (о барыне Плодомасовой), «укатали сивку крутые горки», «ублюдочка пуделя» (о собачке) соединены с цитатами из Священного Писания, молитвами в духе «примкнул язык мой к гортани», «воду прошед яко сушу», «дондеже есмь» и ссылками на библейские сюжеты при описании обыденных событий.