Николай Чехович - Дневник офицера: Письма лейтенанта Николая Чеховича к матери и невесте

Как замечательно идут дела на мировой арене! Я много работаю над материалами товарища Сталина «О Великой Отечественной войне». Весь ход войны был предсказан товарищем Сталиным. Особенно это заметно при тщательном изучении. А мне сейчас как раз и приходится тщательно изучать. Ведь нужно не только самому понять — нужно разъяснить бойцам.

Меня удостоили званием кандидата ВКП(б), и с моим образованием я ни в коем случае не имею права отставать. Не могу без улыбки вспоминать свои первые политзанятия. Как не похожи они на теперешние! Тогда я 2-часовую тему рассказывал в 15 минут, а теперь мне часто нехватает времени.

14 сентября 1943 г.

Очень тебя, мама, благодарю за письмо. Оно очень много мне дало: твои, сходные с моими, мысли еще больше укрепляют меня в моих убеждениях. У нас и теперь часто бывают диспуты. Сейчас положение усложнилось еще больше тем, что Шура уехала. С разными девушками проводил я вечера, разговаривал на работе, провожал домой, и ни одна из них не могла заменить Шуру. С Шурой я переписываюсь. Читать ее письма одно удовольствие. Я получаю письма еще от нескольких девушек, но письма от Шуры выделяются из всех. Даже почерком, а главное — содержанием. Все письма напоминают ее, говорят о ее живом уме, прямоте и честных взглядах на жизнь.

Мама, сейчас получил известие, что мы завтра уходим. Все мысли вразброд.

Наш отъезд очень неожиданный. За час до получения приказа выступать мы были уверены, что проживем здесь еще долго. Я провел себе свет, радио, зажил с комфортом — и вдруг… Такова уж наша военная судьба: приходится жить настоящей минутой, а что будет через час — нельзя загадывать. Сейчас сборы идут полным ходом. Кому после меня достанется моя комната, думаю, что тот будет доволен. Все остается. Ведь в поход берешь только самое необходимое: автомат, полевую сумку, плащ-палатку, котелок, скатку, запасной диск — вот и все.

20 сентября 1943 г.

Мама! Мы на новом месте. Местность ровная. Немец нас видит, как на ладони. Его тоже великолепно видно. Жить здесь не особенно плохо. Правда, тесно. Есть патефон, гитара. Для развлечения иногда играем.

Мама, ты знаешь, как до сих пор мне везло. Счастье пока не изменяет мне. Сегодня я делал съемку плана обороны. Выбрал наблюдательный пункт и занялся делом. Как назло, фриц стал бить по моему наблюдательному посту из миномета. Съемка срочная, уйти нельзя, некогда, а мины ложатся в 5–10–15 метрах. Очень трудно делать съемку, когда то и дело пригибаешься от осколков. Наконец мне надоело это. Решил сначала закончить съемку другого участка. Через полчаса немцы перенесли огонь в другое место. Я пришел на наблюдательный пост и вытаращил глаза от изумления. На том месте, где я сидел, еще дымились три воронки. Задержись я еще немного, не пришлось бы мне больше никогда писать тебе письма. Это называется повезло!

В остальном все в порядке. Фриц очень ослаб; на каждый его снаряд, мину, пулю летит больше десятка наших. Обо мне не беспокойся. Крепко целую.

20 сентября 1943 г.

Здравствуй, Шурочка!

Ты знаешь, какое счастье для меня получать твои письма. Особенно здесь, на переднем крае Первое твое письмо получил я ночью. И, несмотря на все неудобства, тут же его прочитал. Сон как рукой сняло. Долго пролежал, вспоминая тебя. Какое счастье на несколько часов отвлечься от окружающей обстановки! Забыть, что лежишь в сыром, прокопченном блиндаже, забыть, что двое суток провел под огнем немцев, оборудуя свой участок обороны. В памяти проносятся вечера наших встреч. Вспоминаешь все до мельчайших подробностей. Особенно последнее пожатие руки, последний взгляд на твое дорогое лицо. Почему я не сказал тебе тогда, что люблю тебя?! Конечно, мы мало еще знали друг друга. Но для меня с первого же вечера было ясно, что в жизни я не встречал такой девушки, как ты. Надо было тебе все сказать. Я бы хотя знал твой ответ. А теперь я пишу письма тебе, как простому товарищу, а хочется совсем в другом тоне: как самому близкому другу. Я хотел бы получить от тебя ясный, прямой ответ.

Развлечений у нас в окопах передовой не особенно много. Играю на гитаре. Мне особенно стала она дорога, когда я узнал, что ты тоже играешь на этом инструменте и тебе он нравится.

С наступлением темноты веду пулеметную перестрелку с фрицами. Это тоже своего рода развлечение, особенно когда бывает плохое настроение. Треск пулемета, свист пуль, посылаемых фрицами на мою любезность, вообще вся шумиха перестрелки как-то немного заглушает тоску.

Я очень рад, что ты живешь в довольно хороших условиях и есть надежда на лучшее. По-моему, нет оснований не отпустить вас на учебу домой. Обстановка на фронтах и международная складывается очень благоприятная. Пожалуй, наступление холодов еще ускорит ход войны. Как только замерзнут болота, а то и раньше, начнем наступление и мы. Едва ли немцы долго выдержат наступление по всему фронту. Конечно, нам придется вести войну до самого конца. Но вас пора бы отпустить. Вы уже и так много сделали для достижения победы. Пожалуй, пора подумать и о послевоенном восстановлении хозяйства страны. Тогда понадобятся не только рабочие руки, но и специалисты всех отраслей промышленности. Мне бы очень хотелось, чтобы вас отпустили и ты наконец отдохнула бы от кочевой жизни, а я смог бы более регулярно вести с тобой переписку. Очень уж часто меняется у вас адрес.

Шурочка, если бы ты знала, как я жду твоего ответа! Не предполагаю, каков он будет. Ведь ни из разговоров с тобой, ни из твоих писем невозможно сделать ни положительного, ни отрицательного вывода. Будем ли мы продолжать нашу дружбу после войны? (Я пишу «дружбу», — надеюсь, ты поймешь, что этим словом я хотел сказать больше.) Мне тебя не забыть никогда. Но ты? Будешь ли помнить ты меня? Ты живешь в городе, ходишь в кино, клуб. Без сомнения, встречаешься со многими молодыми людьми. Не долго забыть человека, с которым была знакома несколько вечеров, но для которого за это короткое время ты стала очень дорога. Тем более, он далеко, находится в таком месте, где сейчас жив, а через минуту писарь вычеркивает его из списков. Стоит ли его ждать? Терять время? Что ты ответишь на этот вопрос? Вот о чем я часто задумываюсь. А у меня есть привычка предполагать самое худшее. Так что после таких размышлений у меня бывает плохое настроение, как я писал вначале.

До свидания, дорогая. Жду твоего ответа.

Коля.

P. S. Прости за небрежный вид письма: пишу в блиндаже на полевой сумке, лежащей на коленях. При всем желании аккуратнее не напишешь.

13 октября 1943 г.

Мама, тебя, наверное, удивляет предпочтение, отдаваемое мною переднему краю. Удивлю тебя еще больше, сказав, что это не только мое мнение, а почти всех. Почему — объяснить длинновато, когда-нибудь в другой раз. Сегодня пишу «на тычке». Всю ночь путешествовали по траншеям. Сверху — дождь, снизу — жидкая глина или вода до колен. По бокам тоже глина. Но шутки и смех все равно не умолкают. Тем более, что то и дело есть повод посмеяться. То один, то другой из нас самым нелепым образом шлепаются. Если сейчас я смеюсь над помкомвзвода (он у меня славный парень), то через минуту он надрывается надо мной.