Валерий Хайрюзов - Черный Иркут

— Наносящий удар должен помнить, что всегда возможен ответный ход. И они его заслужили.

Длинная память была у парня. В ответ я сказал, что с двадцатитысячным войском за тысячи километров в гости не ходят. Болсан начинал кричать, что мои сородичи — казаки Похабова — пришли на Байкал не с дарами, а с пищалями и саблями.

— Это был ответный визит, — усмехаясь, отвечал я. — Хочу заметить, они не оставляли после себя сожжённые города и горы трупов.

— Мой народ — мы поклоняемся нашим предкам и природе. Зачем вы пишете краской свои имена на наших камнях? — переходил на другое Болсан. — Я же не пишу на церквях, что здесь был Торбеев.

— Чего ты вдруг заговорил за весь народ? Среди вас есть и православные, и почитатели Будды, — сказал я, вспомнив разговоры отца с Бадмой Корсаковым. — Те, кто где попало малюет краской свои имена, наверняка не ходят в церковь. А мои предки свои имена оставили в памяти иными делами. Они были умными и дальновидными людьми. Находясь меньшинстве, вдали от России, казаки Похабова сумели так наладить отношения с местными, что и сегодня, четыреста лет спустя, мы живём с братами в мире и согласии.

У Корсакова было своё отношение к самолётам. На аэродроме он подходил к крылатой машине, широким движением, каким гладят бок лошади, проводил рукой по металлическому боку и приглушённо цокал языком:

— Однако, хороший, ёкарганэ, у тебя, Гриша, сарлык, — смеялся он и, мечтательно вздохнув, добавлял: — А винту твоему я загнул бы рога. Он бы стал походить на быка сарлыка.

Привыкший к езде на лошадях, Саня Корсаков, слетав со мной в город, в шутку говорил, что конструктор самолёта, должно быть, слепил его со степного жеребца, которым можно управлять при помощи вожжей. Отчасти я соглашался с ним: крылатая машина Олега Антонова стала настоящей рабочей лошадкой на сибирских трассах. Всего один, но довольно мощный мотор, два крыла, на двенадцать мест пассажирская кабина, пилотская кабинка и минимум приборов.

Но вскоре я переучился на другой самолёт, и мои трассы уже пролегали вдали от верховьев Иркута.

В конечном счёте самолёт занёс меня в Москву, и на этом настояла моя жена Зина. Перебраться в столицу нам помог Шнелле. Руководство компании «Востокзолото» для перевозки VIP-персон взяло в аренду самолёты для выполнения полётов не только внутри страны, но и за рубеж, и Шнелле предложил Торбееву, чтобы я возглавил вновь создаваемую авиакомпанию «Иркут». Размышлял я недолго, самолёты в Восточно-Сибирском управлении распродавались направо и налево, авиация буквально азваливалась на глазах. Какой лётчик не хотел бы посмотреть города и новые страны? Я принял предложение и переехал жить в столицу.

Начинать новое дело было непросто, это была уже совсем не та работа, которую я освоил в Сибири. Но к тому времени у меня за плечами был командный факультет Ленинградского высшего авиационного училища, куда стремились попасть в том числе и зарубежные специалисты. Я пригласил опытных лётчиков, и мы быстро наладили полёты. Зимой во время каникул мы возили бизнесменов на горнолыжные курорты Австрии, Швейцарии, летом выполняли чартерные рейсы в Турцию и в Арабские Эмираты. Часто на всякого рода международные форумы летали и Торбеевы. И там я снова столкнулся с Болсаном Торбеевым. Он неожиданно для многих вошёл в правление авиакомпании «Иркут». Семейный бизнес требовал иметь своих людей везде. Но делами компании он занимался мало, чаще всего он принимал участие в конференциях, которые проводили его собратья — колдуны и шаманы — из разных стран. Переводчицей он брал с собой Зину: она закончила юридический факультет, хорошо знала английский и испанский языки.

Возвращаясь из зарубежных поездок, она, смеясь, рассказывала, что без неё Тарбаган тут же превращался в своего безмолвного сородича. Но когда её стал приглашать в поездки генеральный директор компании Аркадий Шнелле, мне это не понравилось. Зина была красива, умна, обаятельна, и я начал подозревать, что Аркадий берёт её не только как переводчицу и консультанта по юридическим вопросам.

Лётчиков именуют воздушными извозчиками, и я относился к подобному прозвищу с иронией и пониманием: каждый делает свою работу. Но в новые времена лётчики превратились в наёмную рабочую силу, которую хозяева при надобности набирали к себе на работу, но могли по своему усмотрению и выставить за дверь. Вот и приходилось вчерашним королям неба демонстрировать не только свою профессиональную пригодность, но и при встрече с начальством держать на лице улыбку, в худшем случае помалкивать — и упаси Боже огрызаться. Но я старался вести дело так, как считал нужным.

Болсан Торбеев и Шнелле выходили из себя, когда я противился всевозможным тёмным схемам расчётов с заказчиками и уходов от налогов, намекали, что моё дело крутить штурвал, а не совать нос куда не следует. Однажды я часть дополнительной выручки, полученной за перегруз самолётов, вполне официально перечислил на строительство церкви в посёлок под Москвой, где, как мне говорили, Торбеев строил себе дачу, а другую распорядился раздать работникам авиакомпании в конвертах в качестве премиальных. Меня пригласил к себе Шнелле и напомнил, что такие вещи надо согласовывать, поскольку есть правление авиакомпании, созданное для того, чтобы решать подобные вопросы. В следующем месяце я поставил в известность членов правления и сделал очередное пожертвование. Узнав об этом, моя жена покрутила пальцем у виска: мол, ну что возьмёшь с малахольного?

Но уволили меня за другое. Нужно было выполнить незапланированный рейс на Берн, и я решил сделать это самостоятельно. В тот день в Москве шёл мокрый снег, видимость была на пределе, и я задержал вылет на несколько часов. Я хорошо помнил, чем закончился подобный взлёт с Артёмом Боровиком. Но этим рейсом в Швейцарию должен был лететь к коллегам по профессии Болсан Торбеев. Узнав, что некоторые самолёты взлетают, он тут же позвонил мне.

Я попытался дипломатично выйти из непростой для меня ситуации.

— Но другие полетели? — допытывался Болсан.

— Да, полетели. Но мы же не дрова возим. Мой отец учил: не подчиняйся стадному чувству и, если это будет угрожать тем, кто доверился тебе, не делай того, что может привести к непредсказуемому результату.

— Мы платим за работу, а не за рассуждения, — напомнил мне, кто есть кто, Торбеев.

— Я вам не лакей! — взорвался я. — Смею вам напомнить, я пока что руководитель авиакомпании и несу ответственность за жизни людей.

— Нет, ты молодец! — рассмеялся Болсан. — Пока что. Конечно, ты прав, руководить компанией — это не овец пасти.

Действительно, память у него оказалась длинной. На очередном правлении руководителем авиакомпании избрали Торбеева, а мне предложили написать заявление об уходе по собственному желанию. Что ж, мавр сделал своё дело, очередная нора была нагрета, компания исправно выполняла рейсы, теперь можно было обойтись и без строптивца.