Валерий Хайрюзов - Черный Иркут

Но в тот день в комнату непонятным образом упали два подвыпивших депутата Государственной думы. Один из них, Василий Котов, представлял в парламенте интересы родного Прибайкалья, и мы с ним были хорошо знакомы. Почувствовав, что в этой комнате процветает истинная демократия и что ему здесь не отключат микрофон, Котов начал обращать литераторов в свою веру. Заканчивая свой тост, он сделал реверанс в сторону Глазковой, эффектно переиначив слова Леонида Леонова, сказанные им во время войны:

— Так поднимись во весь рост, гордая русская женщина, и пусть содрогнутся в мире все, кому ненавистны русская речь и нетленная слава России!

Катя еле заметно улыбнулась и ровным голосом добавила от себя:

— Сегодня вообще-то не женский праздник, но ваши слова по поводу русской женщины мне нравятся. Так и быть, возьмём вас, милых, и понесём на руках к нетленной славе России.

— Я знаю, сегодня праздник Казанской Божьей Матери, — быстро отреагировал депутат. — Она всё-таки была женщиной, с именем которой связаны все наши победы. Предлагаю выпить за всех женщин.

Почему-то мне вспомнилась мать, которая в своей короткой жизни ни дня не знала отдыха, вместе с отцом ходила в тайгу за ягодами, собирала орехи, а после одна, без отца, подняла шестерых детей. Когда мы что-то произносим, то не видим себя со стороны и не знаем, что думают о нас слушатели. Из слов Котова получалось, что, как и ранее, женщина — последняя наша надежда. «Так сколько же могут они вынести? — думал я. — Как всегда, мы, мужчины, откупаемся красивыми словами. Вот и Глазкова взвалила на себя журнал и безропотно тянет его. А кроме этого, проводит разные конкурсы, ездит по детским домам, школам и приютам, выпускает детские книги. А мы им — красивые слова: мол, давайте и дальше. Да, за столом мы научились побеждать всех».

Подумав так, я решил, что пить за таскающих кули женщин, которые уже прямо в глаза говорят, что они готовы нести и нас, мужчин, не хотелось. И я решил: пора уходить.

И тут в комнату не то что вошла, а влетела молодая женщина, и уставшие от длинной патриотической речи депутата гости Глазковой переключили своё внимание на вошедшую. Она была в коричневой, с большими отворотами, кофте, лиловой блузке и ярком жёлтом шарфике. Её раскрасневшееся от холода лицо было свежо и чисто и чем-то напомнило мне лица с нарисованными тонкими бровями кустодиевских купчих. Ещё я подумал, что уже где-то встречался с нею, но это ощущение тут же пропало; в Москве часто себя ловишь на подобном — возможно, потому, что не покидает желание видеть рядом знакомые лица.

Быстрыми глазами вошедшая окинула присутствующих, поставила на стол завёрнутый в бумагу пирог. Депутат тут же галантно предложил ей свой стул.

— О, да ты по снегу и на таких каблуках, — с улыбкой сказала Глазкова. — Признайся, сколько раз упала, пока добралась?

— Всего один раз, но удачно, сломала у сапога каблук, — весело и, мне даже показалось, доверительно призналась вошедшая. — Кое-как доковыляла до магазина. Там мне обрадовались, говорят: вот наш клиент. Купила новые.

— Неужели не могла с нормальным каблуком купить?

— Характер не позволил, — засмеялась «купчиха». — Как говорят французы, чем хуже погода, тем выше каблук. Но пирог, как видите, донесла. Сладкий, с брусникой.

— Прошу любить и жаловать. Пирог от Яны Селезнёвой, — представила новенькую Глазкова. — От себя добавлю: у Яны сегодня день рождения.

Селезнёву тут же начали шумно поздравлять, троекратно прикладываясь к её щекам. Выдержав необходимый в таких случаях ритуал, она села на стул. Незамедлительно вновь вознёсся депутат. Обращаясь к своей неожиданной соседке, он хорошо поставленным голосом народного трибуна, но уже с новыми нотками, с какими депутаты обсуждают в думе женские вопросы, начал свою вторую речь:

— Есть события и даты, которые трудно пере дать словами. Я всегда восхищался, когда личные праздники совпадают с историческими или государственными. В связи с сегодняшней датой мне вспомнился сборник «Вехи», вышедший ещё в тысяча девятьсот девятом году и зафиксировавший главные болезни российской интеллигенции: безрелигиозность, безнациональность, безгосударственность. Носить крестик и вставлять в свою речь, часто не по делу, церковные слова — это ещё не значит быть религиозным человеком и верить в Бога. Сегодня нам так называемые интеллигенты вполне серьёзно предлагают вообще отменить историю России. Не вспоминать Куликовскую битву, освобождение Москвы от поляков. Они договорились до того, что без Америки мы бы проиграли Вторую мировую войну. Войны не начинаются, начинаются дожди или, как сегодня, снега и так далее. Войны — начинают конкретные люди, народы, государства. Вот я вижу рядом с собой прекрасную молодую женщину, пришедшую сюда в таком красивом восточном наряде. И имя у неё красивое, но заимствованное у наших западных соседей.

— Я войн не начинала, — засмеялась Селезнёва. — Я мирная женщина, а женщины всегда были против войн. И за мир во всём мире. Кстати, уточняю: не Вторую мировую, а Великую Отечественную. Этому я учу детей. И если вам угодно знать, то моё полное имя — Саяна. Но при крещении мне в честь преподобной Анны дали имя Аня.

— Яночка, — не обращая внимания на сделанную поправку, продолжил говорить депутат. — Если вы учите детей, то должны знать, что бывают ситуации, когда надо вскрыть нарыв. Это не проходит безболезненно. Вы, конечно, хорошо помните высказывание вождя мирового пролетариата, который, давая анализ проходящим в позапрошлом веке процессам, казал, что декабристы разбудили Герцена, Герцен создал «Колокол» и им разбудил Россию.

— Ну, допустим, первым колоколом, который вверг Россию в смуту, был угличский, — мягким грудным голосом проговорила Селезнёва. — В него ударили, когда был убит царевич Дмитрий.

— Вы правы, тот колокол был действительно бит плетьми и сослан к нам в Сибирь. Я же хочу сказать, что в своём прекрасном монгольском наряде вы разбудили во мне потомка Чингисхана. Сегодня нам, России как никогда нужна воля Чингисхана, потому что он выстрадал не какой-то там отстранённый марксизм, а жёсткую систему власти, идею сильного государства. России нужен диктатор, патриотический, жёсткий, но справедливый. Государственник. И мы, потомки Чингисхана, пришли сюда, чтобы очистить Белокаменную от засилья подлецов, холуев и лизоблюдов. Москва и москвичи избалованы, закормлены, в них исчезло чувство борьбы, у них вынут хребет.

Сидящий с депутатом спутник громко продекламировал:

— Почему вы так ненавидите москвичей и Москву? Зачем плюёте в колодец, из которого пьёте?! И если не любите Москву, то зачем с таким упорством и силою, во все лопатки, стремитесь сюда, — неожиданно с металлом в голосе воскликнула Селезнёва. — Катились бы к себе в горы, тайгу, обнимались бы там с медведями.