Александр Рыбин - Современный кочевник (дневник на Дороге)

Пока суть да дело, у меня гостит испанец Сержио. Фотограф из Барселоны. Делает фоторепортаж о Таджикистане. Занудный, положа руку на сердце, паренек. В кишлаки он один ехать не хочет. Потому что не знает ни русского, ни таджикского. Говорит. Вообще никуда из Душанбе выезжать не хочет - не знает ни местных традиций, ни законов. Разных людей "вписываю" - занудных и неудачников тоже, потому что их мало кто согласится в гости принять. Но это не оттого, что я добренький такой. От того, что сам бываю и занудой, и неудачником.

Сержио просит меня поехать с ним. Но мне позарез сейчас нужен интернет, телефон - в горах и кишлаках этого нет. К тому же, опять зарабатываю деньги в "Бизнесе и Политике".

Испанец бродит по Душанбе, низко склонив голову.

Футболом он не интересуется - удивительное дело для жителя одной из футбольных столиц мира. Вина не пьет. Женщины у него тоже особого азарта не вызывают. По вечерам строчит отчеты о ценах на продукты и услуги в таджикской столице.

Гор вокруг города теперь не видно. Расплавленный воздух стирает их до состояния тусклых пятен. Непонятно, где заканчиваются пятна гор и начинаются пятна облаков. Дождей не было два месяца. Цветы, деревья, кустарники будто в налете пепла - соки их выпариваются.

Люди днем кучкуются либо в тенях, либо вокруг фонтанов. Город живет с 6 утра до 11, затем дремлет, вновь оживает после 6 вечера.

Тащу Сержио на творческий вечер русско-таджикского писателя Тимура Зульфикарова. В кондиционированном раю культурного центра "Бактрия" выступает писатель. Рассказывает притчи из своих книг. Притчи его о странниках и мудрецах. О поэте Хаяме, попавшем в современный бедный памирский кишлак. Кто ты? Спрашивают поэта старцы, сидящие в прохладе сада. На вершинах Памира лежит снег, на склонах пробиваются яркие краски осени, в долинах и ущельях налитые плодами сады. То ли сентябрь, то ли октябрь. Говорит Зульфикаров, подперев щетинистый подбородок кулаком. Рассказывая, смотрит вверх - на вершины Памира? Я - Хаям. Отвечает поэт старцам. Сам великий Хаям? Да. О, уважаемый, у моей дочери завтра свадьба. Не мог бы ты сочинить несколько прекрасных газелей о моей дочери, чтобы ее будущий муж еще сильнее полюбил ее? Я хорошо одарю тебя, уважаемый. Но поэт вместо ответа уходит дальше. Прочь из кишлака. По узкой в острых камнях тропе. Я думаю, что машины, самолеты, караваны, люди, конечно же... Говорит Зульфикаров. Перевожу испанцу. Все движется в нашем мире не потому, что подчиняется биологическим, физическим или другим законам и закономерностям. Все движется в нашем мире в поисках любви. Любви в самых разных ее проявлениях.

В Средней Азии так принято: если ты ничего не написал о любви, ты - не писатель. Если ты писатель, родившийся в Средней Азии, то обязательно должен ставить во главу угла любовь. В бывшей российской части Средней Азии и в нынешней китайской части Средней Азии, в Синьцзяне. В Афганистане иначе.

"И мне вдруг пришло в голову - теперь, когда я столько узнал о Песенных тропах, - что, пожалуй, вся классическая мифология представляет собой пережитки гигантской "песенной карты"; что все эти странствия богов и богинь, пещеры и священные источники, сфинксы и химеры, все эти мужчины и женщины, превращенные в соловьев или воронов, в звуки эха или в цветы-нарциссы, в камни или звезды, - все это вполне можно толковать с точки зрения тотемической географии". У Чатвина в "Тропах песен". У меня своя личная тотемическая география. Меняющаяся. Прочитанными книгами, услышанными историями и собственным опытом. Моя тотемическая география строится из чужих "мифов" и затем их исправляют-изменяют мои впечатления и ощущения - получается новая картинка.

Одна из картинок на моей тотемической карте. В китайский Циндао, к примеру, поехал потому, что там два десятка лет находилась немецкая колония. Насмотревшись на китайскую культуру и на китайскую культуру, поглотившую русскую - в Харбине, Даляне и Порт-Артуре, поглотившую корейскую - вдоль границы с Северной Кореей, я хотел увидеть, как Китай переварил европейскую культуру. Циндао интереснее, чем Гонконг - бывшая английская колония - или Макао - бывшая колония еще одного европейского государства, Португалии, - потому что менее популярен у туристов.

Неделя в бывшей немецкой колонии - и на моей карте черно-красно-желтым многоугольником появился город Циндао. Он находится очень близко к Владивостоку. Между Порт-Артуром и киргизским Ошом. В Циндао живут немецкие усатые офицеры образца начала 20-ого века. Японские солдаты 20-ых и 30-ых годов того же века. Мой друг - швейцарец Блейз. И русская девушка Алиса из Владивостока. Она никогда не была в Циндао, но в соответствии с моей личной тотемической географией, она живет именно там. Потому что именно ее я вспоминал среди каменных коттеджей немецкой архитектуры, облепленных червяками иероглифов.

Мой тотем - Дорога.

Собирался героизировать Сомае. За ее счет и себя... свою биографию. Написать, что она погибла. Когда талиб-шахид взорвал себя в ресторане, иранском, том самом, где курили с ней кальян. Среди "среднего класса", мало похожего на афганцев. Актриса умирала в кровавых лоскутах. Хотел написать.

К черту! Правду-матку - рублю! Я позвонил афганке и рассказал, что с приглашением возникли серьезные трудности. Влад, мой друг из Тверской области, узнал, что для оформления приглашения необходимо принести в "паспортный стол" по месту жительства кучу бумажек. Главная из них - справка о доходах с работы. Причем, зарплата должна составлять не менее 15 тысяч рублей в месяц. Никто из тех, на кого могу положиться в России, официально не работают. То есть по договору. С помощью freelance-работы они зарабатывают деньги. Надо заморачиваться на подделку справки. Нужно время. Сколько - неизвестно. Сказал об этом афганке. Пару недель назад.

Сомае пропала. Перестала отвечать на письма по интернету. Звонки мои сбрасывала. В общем, скучный облом. Подобными обломами под завязку набит каждый российский двор. Не драма - зевота.

Поэтому двигаю дальше. Все равно - на запад.

Только доработаю неделю в "Бизнес и Политике" и получу расчет.

Пью пиво с французами. На площади театра Оперы и Балета - по-местному просто "Оперка". Вокруг фонтана столики под тентами. Самое людное место в Душанбе в теплые вечера.

Париж больше не является культурной столицей мира. Говорит Маржелен. Смешливая голубоглазая, по-детски подвижная. Париж - закомплексованный буржуйский город, не способный фантазировать. Да, все верно. Соглашается парижанин Тома.

Понятно.

Культурная столица мира теперь в Берлине. Говорит Маржелен. Там и масса культурных тусовок. И политические и арт сквоты. Там город, в котором написали лучшие свои книги Генри Миллер, Хемингуэй, где произошла революция в мае 68-ого, где есть место нищим гениям. Понимаешь, о чем я? Спрашивает она. Понимаю.