Феликс Хартлауб - В особо охраняемой зоне. Дневник солдата ставки Гитлера. 1939– 1945

Однако «он» очень обрадовался, что встретил ее, но тем не менее все же решил вернуться в солдатский клуб на площади Клиши, выпить чашечку черного кофе и затем пораньше вернуться к себе на постой. Ведь в десять часов утра ему предстояло заступить в караул.

Ох уж этот забавный Монмартр! Здесь наверху сегодня «он» был впервые, и тут ему не очень понравилось. Прямая, сплошь застроенная и непроветриваемая часть бульвара словно вымерла. Прямо как в деревне в среду, когда все жители находятся на полевых работах. Но здесь никаких полей не было – кругом одни только потрескавшиеся каменные постройки. Все дома низкие – не выше трех этажей, покрытые плесенью сараи и каретные депо. Это напоминало послеобеденный воскресный сон в комнате с закрытыми ставнями и толстыми стенами камина после стаканчика кислого красного вина.

Виднелись окна с вывешенным для просушки нижним бельем, которое словно подмигивало прохожим и блестело так, как сверкают окна ратуши или отеля «Рейхспост» в баварском городе Ашаффенбург. Трусики и бюстгальтеры глядели вслед занесенному сюда придурку, как на иностранного болвана, устроившего шум своими коваными сапогами, шагая по булыжной мостовой.

Иногда между домами виднелся кусочек неба, начинавшегося сразу за забором, утыканным зеленым бутылочным стеклом. На его фоне оно казалось раскаленно-белым, грозя дерзновенному солнечным ударом. Порой сюда из нижнего города доносятся приглушенные звуки шарманки или залетает бабочка-капустница. Выбившись из сил, она летит на уровне пояса над булыжной мостовой. И везде светит солнце! Тени почти нет, так что спрятаться от него некуда. Уши начинают гореть и шелушиться после вчерашнего солнечного ожога.

А на что похожи улицы? Наверное, у архитектора сломался карандаш, когда он проектировал этот квартал. Сплошной брак, а не дороги. Какие-то горячие каменные кишки и мертворожденные площадки. Под стать всему этому были и местные обитатели – торчавшие возле подъездов домов или кабаков горластые, темные и одновременно изможденные личности. Многие слоняются без дела, а некоторые сидят верхом на соломенных стульях без подлокотников и потягивают из стаканов для зубных щеток какую-то бурду.

Девушек же почти не видно. Изредка, по привычке строя прохожему глазки, промелькнет лишь совсем юная девчушка в слишком ярком платьице, неся под мышкой длинную французскую булку или держа в руках сетку с луком.

В то же время для появления более взрослых девиц было еще слишком рано. Зато на небольшой грязной площади царило небольшое оживление. С верхушек деревьев доносился тихий шелест листвы, слышались звуки скрипки, а под зонтиком, скрючившись и вытянув шею, сидели солдаты, в основном из люфтваффе. Среди них мелькали и девицы. Ворковали голуби и чирикали воробьи, а при входе в рестораны стояли маленькие, похожие на цыган скрипачи с шелковыми кушаками вокруг талии. От всего этого «он» снова пришел в замешательство.

Северная сторона холма. Отсюда часть города казалась совсем незнакомой. Богом забытое место. Да и нездешним здесь делать было нечего – кто такое будет осматривать? Одна печная труба следовала за другой, а за ними виднелась вытянутая церковь или ангар с ядовито-зеленой крышей.

Далеко внизу, фыркая, тащились паровозы, и из их труб поднимался желтовато-белый дымок. И было не разобрать, где весь этот балаган заканчивался, поскольку горизонт и все, что находилось перед ним, утопало в сером мареве.

Затем «он» наконец остановился на террасе перед большой белой церковью, откуда открывался вид на широко раскинувшийся город, походивший на гигантскую каменную лепешку, плавающую в молочного цвета воде. Такое, конечно, стоило посмотреть. Но всему приходит конец – с него было достаточно, и «он» почувствовал себя нехорошо. И было отчего – сзади давила мощь горы [29], а спереди разливалось бездушное море крыш.

У него возникло ощущение, будто «он» проглотил что-то несъедобное. Появился даже зуд на голове, что бывало только тогда, когда «он» долго носил стальную каску. Ему так и хотелось ее сбросить или хотя бы ослабить ремни, как советовал когда-то каптенармус.

Город лежал совсем рядом, и, казалось, до него можно было дотронуться рукой, но в то же время он был недосягаем. Сразу его человеческий глаз охватить не мог, и, чтобы все подробно рассмотреть, требовалось изучать детали в бинокль, медленно переводя резкость с одного места на другое.

Масса людей собралась на холме полюбоваться городом. Все происходило словно за огромным стеклом. Внизу крошечные фигурки медленно передвигались по улицам, и повсюду вверх поднимались едва различимые столбы пыли и копоти. В результате складывалось впечатление, как будто здесь продолжался тысячелетний процесс горения, ферментации известняка.

Обращала на себя внимание парочка солдат в очках. Они махали руками и издавали короткие возгласы, указывая пальцами то на церковь, то на какой-нибудь вокзал. Прямо как пещерные люди! Солдаты совсем не ориентировались в названиях и давали всему свое наименование.

Если бы «он» не был так воспитан, то тоже мог бы придумать парочку своих названий. Например, для выдававшегося далеко вправо здания, отдаленно походившего на футляр от скрипки, вполне подошло бы название «опера». Но оно, естественно, таковой не являлось, так как опера находилась в другом месте.

Душный летний вечер. Полнейший штиль. На небе плывут бесформенные бледные белые облака. Они незаметно вытягиваются и переплетаются друг с другом. Голубое небо между ними, лишенное солнечных отблесков, кажется матовым, напоминая выцветший атлас. Рукав реки словно застыл, и переливающиеся перламутром масляные пятна, покрывающие всю поверхность воды, не движутся. Полоска высохшей вытоптанной травы между гладью реки и набережной. Этот лужок сначала полого спускается к воде, а затем круто обрывается, образуя мощеный откос.

Там на корточках прямо на камнях сидят рыбаки. С набережной видны только то и дело поднимающиеся и опускающиеся желтые удилища с трепещущими концами. Один же рыбак, освещаемый ослепительно-яркими лучами солнца, неподвижно застыл в плоской лодке посередине реки. Лодка привязана к двум штангам, а сам он с высоко поднятыми коленями кажется маленьким, черным и исхудалым.

Другой берег, образуемый вытянутым островом, покрывают джунгли высоких лохматых ив, подножья которых прячутся в глубокой тени. Там иногда проносится легкий ветерок, и тогда отдельные деревья начинают покачиваться, словно желая глотнуть свежего воздуха. Но он до поверхности воды не доходит.

Некоторые ветки на деревьях совершенно голые, и за ними просматриваются мертвые фабричные трубы, черепичные крыши, а также вытянутые низкие строения казарменного типа, пытающиеся спрятаться среди серого одеяния парковых деревьев, растущих на фоне медленно поднимающейся к небу горы Мон-Валерьен. Это форт Валерьен. На его фланге, скрываясь за кронами деревьев и каменными стенами, порой становятся видны пушечные ядра. И над всем этим, словно разъяренный шершень, почти невидимый в облаках, кружит самолет.