Леонид Ливак - Жила-была переводчица

Тот мусью, по имени Икс или Игрэк, который хочет Мексиканские кодексы назвать увражами [508], этим самым показывает, что он человек совершенно малограмотный. Это термин, принятый у всех мексиканистов, будь они Французы, Испанцы, Англичане, или столь страшные для Роша Немцы. А переводить словом «эвейе» [509]«понимающий взгляд» показывает в этом Игрэке, играющем в шулерские карты, желание заставить нас говорить языком комивояжэров, к чему конечно мы не имеем ни желания, ни даже способности.

Это мое письмо, если считаете полезным, прошу перевести дословно и осведомить Роша. Буду с нетерпением ждать конца тяжбы. Но как это тяжко.

Ласковые приветы ото всех. Елена и Мирра сами напишут. Я только что кончил свой роман. Пошлю Вам 3-ю часть завтра-послезавтра.

Ваш

К. Бальмонт.

P. S. Миррочка очень благодарит за карточку.

Бретань. 1922.VI.13.

Люси, я послал Вам вчера телеграмму, и хочу, чтобы она не была истолкована Вами как-нибудь неверно, что при краткости телеграмм всегда возможно [510].

Я разумею телеграммой следующее. Не отступаясь нисколько от наших прав, на которые сделано явное посягновение, я убедительно прошу сделать все возможное, чтобы не доводить до разрыва с Боссаром. Все мои надежды были построены на выходе «Visions Solaires», на обещанном напечатании перевода моего романа, и на дальнейших, возникающих отсюда, возможностях. Если это рушится, не только сейчас я впадаю в безвыходность, но и дальнейшее мое пребывание во Франции становится фактической невозможностью.

Напишите мне, пожалуйста, так скоро, как сможете, о дальнейшем ходе всего.

Я прошу Вас также написать мне подробнее, какие фамозные [511]изменения предлагают Вам сделать. Мне надо быть вполне осведомленным, на случай возможного, письменного или личного, разговора с Рошем и Боссаром.

Получили ли Вы 3-ю часть романа?

Я пишу сонеты и томлюсь.

Привет Марселю и Вам

Ваш

К. Бальмонт.

Бретань. 1922.VI.14.

Люси, сегодня у нас праздник, и я даже весь день ничего не делаю. Получил последний № «Le Monde Nouveau» с Вашим лучезарным очерком обо мне и с превосходнейшей передачей четырех сонетов [512]. Читая и перечитывая, не знаешь, какой сонет лучше вышел. Каждый лучше. А очерк написан не только красиво и с настоящим острием, но в нем и чувствуется та стальная правильность движений и та мягкая гармония, которые отличают кошек и пантер. Глупец (а большинство читателей, везде, глупцы, желающие чтением лишь подтвердить свою глупость) должен оцарапаться, пытаясь сорвать здесь розу, и, оцарапавшись, увидит, что это роза совсем настоящая.

Привет Вам. Я хотел бы, чтобы Вы написали обо мне целую книгу.

Посылаю Вам стих «Он Читающий Звезды». Не откажитесь перевести. Это для женевской газеты «La Famine», издающейся в пользу голодающих в России.

Все шлют Вам ласковый привет.

Ваш

К. Бальмонт.

Бретань. 1922.VI.20.

Люси, милая, не умею выразить, как Ваше последнее письмо, все переливающееся весельем и остроумием, обрадовало меня и всех нас, – не обрадовало, а вернуло способность дышать, освободив от кошмара нескольких недель. Последние две недели я ни о чем другом не думал. Я чувствовал себя оскорбленным за Вас и за себя, и так как я всегда, в практических вещах, в достаточной степени «out of space – out of time» [513], я совершенно терялся в мыслях, что мне нужно сделать и как я должен поступить. Я несколько раз хотел написать Monsieur Булыжнику [514], что, дескать, vous n’êtes qu’un goujat [515]. Если бы я лучше владел, чем это есть в действительности, Французским эпистолярным слогом, я бы верно это уже и сделал. Но я рад, что я не владею эпистолярным слогом. Последние несколько дней были совершенно невыносимы. Я считал, что положение дела безвыходное. Ибо какой же выход там, где с одной стороны тупоумная слепота, а с другой справедливая настойчивость оскорбленной гордости. И я говорил своим: «Считайте, что дело потеряно. Люси не может уступить, и не должна уступать. И в ней сейчас задето троякое достоинство: Самолюбие женщины, самолюбие писательницы, самолюбие Польки [516]. Это будет тройной взрыв». И я думал про себя уныло: «А потом возникну я с своей словесной палицей, но булыжник есть булыжник».

И вдруг, как писательница, Вы напали на врага во всеоружии полного парада шпаги, – как женщина, сумели превратить это в гипнотизирующее зрелище, избегнув бесполезного убийства, – и как Полька, мазуркой ошеломили врага и добили не убивая, так что он запросил пардону.

Честь и слава Вам!

Должен сказать, что и Елена и Анна Николаевна все время, пока я малодушествовал, держались иного взгляда на положение вещей и были уверены, что Вы благополучно распутаете узел. Но тревога, конечно, была большая.

Меня продолжают мучить два обстоятельства. Тут г. Булыжник опять лжет. Он говорил мне неоднократно, – и Боссар тоже, – что «как только m-me Savitzky кончит перевод, он будет сдан в набор и месяца в 2–3 книга будет напечатана». Теперь я должен ждать до августа. Это очень скучно, а в августе новые могут быть придуманы задержки. Затем, навязанное название книги мне ненавистно . Я люблю и хочу «Visions Solaires», а как подзаголовок – «Impressions de voyage». Когда мы писали договор, это последнее сочетание слов было взято provisoirement [517], до приискания настоящего. А когда настоящее было найдено, Булыжник пристал ко мне, что, мол, выгоднее назвать иначе, географы будут покупать книгу. Какой вздор! Много ли географов? [518]И мне вспоминается драма Бьëрнсона, «Geografie ock Kjärlighet» («География и любовь») [519]. Там муж – ученый географ, понемногу заполняющий весь дом книгами. Жена терпела, терпела, но когда, завладев всеми комнатами, он стал наконец ставить книги в спальню, она его бросила. «Visions Solaires» индивидуально и интимно (для меня, как солнечного поэта). Похлопочите, чтобы оно было восстановлено вместо вынужденного, которое я принимал в письме условно («si vous insistez» [520]).

За монеты признателен Вам безмерно. С тем, что у меня найдется, я могу теперь спокойно прожить лето и писать, не чувствуя ежедневного бича заботы. Спасибо Вам, великодушно не притязающей на награду за «travail phénomenal» [521], и за душевное изящество Ваше, и спасибо Марселю, что он не восстает на Ваше расточительство.

Хотелось бы прочесть отзывы о Вашей статье.

До новых строк. Поцелуи Вам и приветы.

Светлых снов!

Ваш

К. Бальмонт.

Бретань. 1922.VI.25.

Милая Люси, Ваше письмо ко мне о моем романе – настоящая хорошая статья, которую нужно было бы развить, дополнить цитатами и напечатать, – и благо будет мне, если у меня много найдется таких читательниц и читателей, как Вы. Но тут и недоуменный вопрос – и при нем готовый горестный ответ. Конечно, немного. То, что я написал, между прочим, о проклятии наших дней, о неизбежном нарастании машинных душ с машинными чувствами, ведь это, увы, давно свершившийся факт. Ваша душа – цветок, растущий из глубины, он слышит дыхание другого цветка. Мне довольно этого. Но я знаю, что не наша впечатлительность владычествует над миром.