Леонид Ливак - Жила-была переводчица

Был сейчас (7-й час вечера) у Роша. Он был весьма любезен со мной [553]. Он что-то напутал с корректурами. Отправил их все печатать, потом выяснилось, что они не все подписаны к печатанию. При мне телефонировал в типографию. На днях пришлет окончательные.

Знаете ли Вы, что такое Librairie Internationale? Некоторая посольская дама, жена прибалтийца, но сама Француженка, у которой я завтра буду обедать, предлагает мне устроить в этом издательстве мой роман [554]. Соглашаться? Или вести атаку на «Nouveau Monde» или «Nouvelle Revue» или «Revue de Paris», в смысле предварительного использования романа?

Посоветуйте!

Вернуть ли Вам préface [555]или можно оставить?

Извиняясь пред Марселем, что ему опять пришлось угощать обедом такого скучного гостя [556], как полусонный поэт (я уже был простужен тогда), шлю Вам самые светлые пожелания.

Ваш

К. Бальмонт.

<���Приписка Елены Цветковской на полях.> Милая Люси, что Вы с девочками предполагаете делать в ближайший четверг? Если направляетесь в Париж, быть может, заехали бы к нам, и Мирра, жаждущая встречи, присоединилась бы к вам, если намечены какие-нибудь развлечения, или, быть может, они просто позабавились бы у нас, а мы порадовались бы на Вас. Или же, наконец, если решено проводить время в Clamart, Мирра часа в 2 дня приехала бы туда, если это ничего не нарушит. Жду отклика. Целую. Е.

1922.XI.13. Париж.

Милая Люси, если я был нелеп у Вас в последний раз, то у себя, мне кажется, я просто был несуществующим призраком [557]. Обязуюсь исправиться. Быть веселым, разговорчивым, приветливым, находчивым, остроумным, даже умным, словом, совершенным.

Милая, я письмо Ваше последнее внимательно читал, но, если при разговоре с Вами говорил невпопад, это потому, что в ту минуту я был смертельно утомлен, т. е. в ту минуту настолько растерзан и беспомощен, что мне все казалось безвыходным. Правда, в некоторых вещах я и всегда беспомощен. Мне кажется, например, что скакнуть на тигра легче, чем так прямо скакнуть на Жироду и сказать ему: «Я талантливый, я иногда гениальный, изволь, мусью, заставить другого мусью меня печатать» [558]. А как на него не скакнуть? О, я не знаю! В конце концов, я ни с кем не умею говорить. Научи´те меня, прорепетируйте, я могу быть весьма хорош. А мои самостоятельные деловые шаги могут быть просто трагичны.

Люси, я внимательно прочел все корректуры и отослал их Вам сегодня утром. Пожалуйста, пошлите мой экземпляр Рошу . <���Приписка на полях: Я этого хочу непременно.> Это произведет на него должное впечатление. Все погрешности должны быть исправлены. Однако еще раз спрашивать корректуры не только бесполезно, но и вредно. С каждым разом они не лучше, а хуже.

Не приедете ли Вы с Марселем (в день, который Вы назначите, но не в пятницу) обедать к нам и провести вечер. Впрочем, и пятница возможна, но лучше встретиться без случайных людишек [559]. Мы все очень хотим Вас обоих видеть у себя.

Целую Ваши руки.

Ваш

К. Бальмонт.

P. S. Что такое «Comédia»? Кто есть Jean-José Frappa [560]? Хотели ли бы Вы увидеть какие-нибудь Ваши переводы из меня напечатанными в «Комедии» [561]? Некая M-me Nicolet (вдова художника) предлагает это устроить [562]. Я боюсь этой дамы Николет, она ниагарна настолько, что упорно зовет меня M rBelmont.

1922.XI.19. Вечер. Париж.

Люси, милая, я преступно не ответил Вам на предпоследнее письмо, – но тотчас сделал то, что нужно. А именно, отправился на заседание Комитета Писателей, прочел Ваше письмо о Тимофеевой, произвел впечатление, и Чайковский (председатель) тотчас согласился хлопотать в Крымском Землячестве города Парижа и обещал известить меня, когда будет послана Ара [563].

Потом я ездил к князю Аргутинскому (приятелю Жироду) [564], и наводил разные справки, после чего на днях попытаюсь увидеть Жироду и приглашу его к себе. Но я не знаю, пойдет ли он ко мне.

В «Comédia» еще не имел мужества отправиться с глупенькой интродукцией к M-r Frappa от M-me Nicolet, но, кажется, решусь.

Большое спасибо за хлопоты у Жалю [565]. Сегодня у меня был Мюра, обещал не позже четверга прислать почти всю 1-ю часть. Завтра я напишу ему и попрошу свидания во вторник (или, если ему неудобно, в другой ближайший день).

Напишу Вам еще, быстро. Падаю от усталости. Видел сто человеков. Не стóит видеть сто человеков. Но Париж – левиафан.

Приветы.

Ваш сердцем

Бальмонт

Париж. 1922. 22 декабря.

Люси, вчера я провел вечер у одного из боссаровских переводчиков М. Д. де Грамона [567], он кажется и поэт. Там был редактор «Женевского Обозрения», Робер де Трас из‐за которого, насколько я понял, и был весь вечер [568]. Был некий поэт Шарпантье [569], еще какой-то мусью, весьма жовиальный, хотя с перерубленной щекой и со стеклянным глазом; были званы и все знаменитые братья-разбойники, то бишь братья-писатели, Мережковский, Гиппиус, Бунин, Куприн, Бальмонт, с присными их. Конечно, когда я пришел с Еленой, – то есть, со значительным опозданием, – около полезного де Траса сидели – справа Мережковский, а слева Гиппиус, окружая его замкнутым кольцом своей беседы, а Бунин с женой замкнули в такое же кольцо жовиального мусью, имя которого от меня ускользнуло, но который, вероятно, чем-нибудь полезен страждущему человечеству, если Бунин так усердно развивал на нем свои скромные способности говорить по-Французски. Мне достался бесполезный и как будто довольно глуповатый Шарпантье. Я с ним вежливо поговорил, потом заскучал, потом внутренно озлился, и громко сказал Елене, воспользовавшись минутой сравнительного молчания: «Amiga!

Признаюсь, мне стало приятно, что Бунин очень побледнел. Он человек подозрительный и страшно самолюбивый. Но милая дуэнья велела мне быть серьезным, и потому, стряхнувши с себя и свирепость и робость, я вежливо и бесцеремонно вмешался в разговор Гиппиус и де Траса, в две минуты его, этого принципала минуты, заинтересовал, а через пять минут и Мережковский и Гиппиус были оттеснены в сторону, и весь вечер де Трас говорил почти исключительно со мной. Рассказываю Вам все это так словоохотливо, чтобы воспроизвести обстановку и сказать Вам, что де Трас просит Вас безотложно послать ему по адресу – Genève, Revue de Genève – поэму мою о Париже, – если Вам не жалко для этого журнала, прибавляю я, – и несколько стихотворений, где я противопоставляю Русское, Скифское – Европейскому. Нужно сказать, что я, кажется, более всего заинтересовал де Траса моими довольно резкими словами на эту тему, говоря о статье последнего номера журнала, посвященной Русским. Мне кажется, что хорошо было бы послать – «Скифы» из «Горящих Зданий», новых «Скифов», написанных в этом году летом, я посылал Вам – «Мы Скифы, мы птицы», – «Только» и «Неистребимое» из «Марева», и Ваш дивный перевод «Кто думает, что убивая…» [571]. Если бы Вы присоединили несколько слов от себя, это было бы чудесно [572].