Леонид Ливак - Жила-была переводчица

Я на днях, перелистывая любимое 4-х томное сочинение Даля, «Словарь Живого Великорусского Языка», скользил по любимой своей букве Л и вдруг вижу, что есть глагол Люсить . Эге, думаю, сообщу Люси. Как бы не так! Люсить по-пензенски значит: Хитрить в деле, лукавить, обманывать, пятиться, отрекаясь от слова, трусить. Ой-ой! К счастью, есть также слово Люсо , чтó значит по-вологодски: Ладно, изрядно, гоже, живет.

Моя милая Люси, Вы не люсите со мной никогда, а Шато, бессознательно, нередко люсит, сам того, кажется, не зная, ибо он ведь большой младенец, Вы знаете это, как и я. Но да скажу я, в порядке приветственного Вам слова и тоста: Где Люси, там все будет люсо!

За веточку мирты от Китса и за листик фиалки от Шелли [870]целую Ваши милые-милые руки и торопливые ноги, которые, надеюсь, в добром здравии [871]. И привет Вам от Елены и от Анны Николаевны. А от меня ласковому Марселю.

Шлю Вам «Золото Заката». Мой месяц. Сентябрь. Грусть, золото мечты, звонные грезы, пронзенное сердце, и любовь, любовь.

Ваш

К. Бальмонт.

Капбретон. 1927. 24 сентября.

Милая Люси, едва я отправил Вам вчерашнее письмо, как сейчас, утром, получил весть от Шато. Прочтя, пожалуйста, верните письмо Шато мне, а письмо Sieur’a [873]Лесба – Шато, если Вы ему будете писать в Пириак, на что я уповаю.

До скорых новых строк. При мысли, что, может быть, через Вас появится моя книга у Грассэ, я чувствую живительность надежды. Но знаете, Люси? Среди тысяч женщин, которых я любил, или хотя бы целовал, губами или глазами, по фатальной странности, не было ни одной, носившей имя Надежда!

Ваш Бальмонт.

Лес. 1927. 22 октября.

Милая Люси, посылаю Вам, для осведомления, постальку [874]Шато. Я ему ответил: «Друг милый, Шато, нет, я не хочу хранить письмо Лесба, который несколько раз мне солгал. И какую ценность может для меня иметь „документ“, подписанный рукой персонажа, который запросто лжет и благодаря которому наш с Вами разговор об издании моих рассказов полгода (апрель – октябрь) – на том же месте? Кажется, я могу иметь добрые надежды, что смогу осуществить путешествие на Луну, прежде чем увижу мой скромный томик в витринах Грассэ».

И затем – дружеские нежности.

Видите, Вы правы, и Ваш папа очень умный и зоркий человек.

Шлю Вам мой стих к Врхлицкому [875]. Вместе с несколькими моими переводами, он появится в Праге, в Чешском альманахе имени Врхлицкого.

Я в работе: a + b + c + d + … ± ∞.

Змеиный бич Вечности.

Лес. 1927. 31 октября.

Дорогая Люси,

Пожалуйста, сообщите мне адрес Кердика, я хочу поблагодарить его за прекрасную книжечку о Фонтэнасе [877](где, кстати, témoignages [878]он начал мной, а кончил Вами, чтó мне понравилось – как обручение). Я в восторге от этой книжки и хочу о ней написать для «Последних Новостей». Помогите мне, а именно. Пришлите мне Русский текст моего сонета к Фонтэнасу (у меня его нет), и нельзя ли прислать мне «Glaïeuls» и еще что-нибудь Фонтенаса (верну честно), – у меня ни одной здесь его книги нет, а я хочу вставить в статью что-нибудь из Фонтенаса [879]. Как Вы? И что же Шато? И переведете ли Вы рассказ «Воздушный путь»? (Гм!)

Ваш К. Бальмонт.

P. S. Посылал ли я Вам «повесть в письмах» – «Тетя Саша» [880]?

Лес. 1927. 11 ноября.

Дорогая Люси,

Я уж поджидал от Вас словечка, и видите, конверт у меня был приготовлен, чтобы ответить в минуту получения Ваших строк.

Шлю Вам «Тетю Сашу», хотел бы видеть ее по-Французски, а уж по-Итальянски она существует и на днях возникнет (или уже – ) по Английски, по-Норвежски, и по-Голландски. Хоть так почтили тетю Сашу и ее любимицу ( мою любимицу), и Вами, Люси, любимую, Катю [882]. Это – письма Кати, мной лишь приведенные в порядок и умноженные разве что 30-ю или 40-а строчками (Вы их, верно, узнаете).

Рад и счастлив, что Вы переведете «Воздушный путь»: мое «Гм!» относится к дурной бесконечности всех этих разговоров о переводе и напечатании в Париже томика моих рассказов.

За Вас радуюсь, что Вы в Париже, то есть в тепле, в меньшей работе и в сравнительной безопасности от камбриолëров [883], будь то Bandits Polonais [884]или же тати крови неопределимой [885]. Привет Вам и Марселю. Пишу вдогонку еще – Вам и Кердыку также. Ваш Бальмонт.

Адрес Мирры: – 30, B d. de Ménilmontant, XX e6.

Лес. 1927. 30 ноября.

Дорогая Люси, меня тревожит Ваше молчание. Здоровы ли Вы и все ли у Вас all right [887]? Дошла ли до Вас, наконец, посланная мною «Тетя Саша»? 19-го ноября минул год ее смерти. В Москве была красивая, торжественная панихида. Только что получил письмо от Кати, которая перебивается уроками и переводами. Вы много читаете по-Французски. Если набредете на что-нибудь в стиле Южно-Американского Кальдерона ( авантюрное и жуткое ), прошу, пошлите ей. Она меня просила, но я вовсе не читаю более по-Французски (нет книг).

На днях закрепил опять на год свой коттедж. Живем ничего себе [888]. Шато молчит [889]. Привет Марселю и Вам.

Ваш К. Бальмонт.

P. S. Увы, милый Фонтэнас все еще не прислал мне мой сонет к нему и «Glaïeuls», – задерживает мою статью!

Лес. 1927.XI.30.

Люси, я только что отправил Вам открытку, как мне пришло в голову, что, быть может, Вам захочется перевести мой очерк о Пшибышевском [891]. Напечатать его, если у Вас ничего нет на примете, можно было бы, я думаю, в Comoedia (Пшибышевский написал много драм) или в L’ Avenir (где Бюрэ ждет от меня чего-нибудь) [892].

Пшибышевский умер от разрыва сердца, на 60‐м году, в Иновроцлаве, в Познанском крае, 23-го ноября.

Привет.

Ваш

К. Б.

Капбретон. 1927. 4 декабря.

Дорогая Люси, спасибо Вам за письмо от 2-го декабря. Видя Ваш почерк на конверте, я всегда радуюсь, что в комнате – родной человек. Ах, как мне недостает постоянного веяния такой радости!

Ну, мой милый Фонтэнас похож на меня: Когда я знаю, что что-нибудь из рукописей или книг скоро мне понадобится, я прячу это от несуществующих похитителей так хитроумно, что, когда приходит минута, я отыскиваю вещь с отчаяньем полдня, а то и два дня. Попытаюсь перевести себя с Вашего перевода меня. Это что-то вроде сказки Андерсена [893].

А пока шлю Вам «Упор». Когда я читал вслух Кердика о Фонтэнасе Елене, Анне Николаевне и некоторой Цецилии, подкинутой к нам ее мужем, Польским химиком и скрипачом, Яном Кроллем [894], я чувствовал такую свежую радость, что, пойдя в свою комнату, написал этот сонет. Может, Вы бы его перевели для двух крестных отцов этого «Упора», – и для меня, конечно.

Ликую, что моя «Размëтанность» появится по-Французски. Конечно, «Mercure» или «Europe» гораздо лучше, нежели газета. Перевести хорошо это слово трудно. В нем есть оттенки «rupture», «fracture», «éparpillement», «renversement» [895]. Понятие «предопределительный угол» отлично объяснил бы Вам Марсель, если б, – увы, – он знал по-Русски. Я ввожу в рассуждение понятие тригонометрическое. Смысл: Как свойства угла предопределяют ряд линейных следствий, так… и т. д.