Жак Росси - Жак-француз. В память о ГУЛАГе

Вновь прибывшие удивлялись: лагерные бараки значительно отличались от тюремных камер. За два дня организовалась бригада из пятнадцати человек. «Начальник ткнул пальцем в зэка, выглядевшего поэнергичней других:

– Ты будешь бригадиром!

И мы отправились под охраной убирать грязь и мусор на берегу (никакой набережной там не было) и готовиться к приближавшемуся открытию навигации». Очевидно, партия заключенных, в которую попал Жак, была уже второй за зиму. Когда они прибыли, по Енисею еще плавали отдельные льдины. На следующий год Жак уже мог наблюдать ледоход.

Пока что он узнал, что с октября, когда Енисей покроется льдом, они будут строить железнодорожный мост. Лед был толщиной два-три метра и твердый как железо. Строительство начиналось на правом берегу, где были склады комплекса, и чтобы оставить свободным проход для судов, до зимы надо было перевезти на левый берег строительный лесоматериал. С первых холодов зэки строили железнодорожную линию, позволяющую транспортировать лес на платформах, которые тянули паровозы. Перед таянием льдов, в мае, мост быстро разбирали, чтобы его не унесло течением. «Железо стоило дорого, рельсы использовались по многу раз. Так что я строил железнодорожный мост через ледяной панцирь на Енисее. Но были и другие работы. Меня уже поджидала линия Дудинка – Норильск в восьмидесяти километрах к востоку, которую строили в тундре, поверх вечной мерзлоты. Но я строил и другие железнодорожные линии – узкоколейки, обслуживавшие огромную стройку, потому что другого транспорта там не было.

Главное, на левом берегу нужно было вырубать складированный лесоматериал из самых глубоких слоев льда, в которые он вмерз. Поскольку динамитом взрывать лес было нельзя, его выковыривали кайлом и лопатой. Древесина была как камень; потом ее следовало перевезти, сложить и в конце концов загрузить на железнодорожные платформы или на сани, которые тянули трактора. Эта железная дорога представлялась мне зверем, пожиравшим мой пот и кровь, палачом, на медленном огне сжигавшим мою энергию. Весной железную дорогу разбирали, от нее оставался бурый след на белизне льда. Когда начинался ледоход, я смотрел, как моя пыточная камера трещала по швам.

Позже, в июне или июле, по берегам образовывались огромные напластования льда, постепенно сползавшие в воду. Солнце, светившее теперь круглые сутки, расплавляло пласты на отдельные льдины, которые терлись друг о друга с шумом, похожим на звон колокольчиков, приводившим меня в восторг. Мои солагерники большей частью не разделяли моего восхищения.

Однажды мы видели, как огромная глыба льда длиной в двадцать метров, которой преграждали путь другие айсберги ниже по течению реки, поползла прямо к вышке нашей зоны. Часовой на вышке с винтовкой в руке перестал следить за тем, что делалось в зоне, и с ужасом смотрел на ледяную гору, надвигавшуюся на него. Когда она была в трех метрах от вышки, часовой, по-прежнему не выпуская из рук винтовки, скатился по лестнице вниз, и тут же ледяная глыба слегка задела вышку, которая треснула, как спичечный коробок. Мы были довольны: лед отомстил за нас нашей охране. Увы, на другой же день нас отправили строить новую вышку».

Разгружали лес традиционным способом. «Бревна высвобождали из льда, перетаскивали на берег, укладывали на своего рода конвейер, очень длинный, снабженный крючьями, который поднимал их на большую высоту и рывками опускал одно за другим в нужном месте, а мы внизу укладывали их и катили к железнодорожным платформам. В нашей бригаде было шесть человек – астроном Козырев, профессор военной академии, другой профессор, специалист по диалектическому материализму, еще два человека и я. Надрываясь, мы катили бревна к железной дороге, а цыган по имени Фриц правил лошадью, которую доверило ему начальство – она тоже перетаскивала бревна. Мы работали с одинаковой скоростью – с одной стороны Фриц с лошадью, с другой мы шестеро. Бревна были с одного конца толще, чем с другого, поэтому катились они криво. Фриц с этим отлично справлялся. Он привязывал ремни упряжи к одному концу ствола и поправлял другой конец, так что производительность труда у него была куда выше, чем у нас. Мы с Николаем Александровичем Козыревым вздыхали: куда мы все годимся по сравнению с лошадью? Какой урок смирения!»

Но вернемся к первому дню, когда Жак Робертович Росси прибыл в Дудинку, промежуточный пункт назначения по пути в Норильск, расположенный на 70-й северной параллели. Заключенный Жак-француз впервые проснулся в бараке, и эти пробуждения, с небольшими различиями, будут повторяться лет десять, в разное время года, в разных секторах лагеря. «Еще до того как мы просыпались, дневальный приносил наши робы, обувь и портянки. Мы бросались к куче лохмотьев, пытаясь отыскать среди них свои. Вспыхивали ссоры, а иногда и драки. Умываться мы шли в закуток у самого входа – там было холодно, как на улице, и вода в умывальниках с октября до середины мая замерзала. Раз в десять дней мы имели право на баню, перед которой нам обязательно брили головы и лобок. Тем временем дневальный приходил с двумя ведрами горячей воды для завтрака, потом приносил драгоценную пайку – липкий кислый хлеб. Пайка равнялась от 450 до 900 граммов хлеба, но он был мокрый и наполовину состоял из воды. После хлеба раздавали суп или кашу, чаще всего пшенную.

Затем готовились к выходу на работу, нахлобучивали на голову стеганую шапку с ушами, которые завязывали под подбородком, шею туго обворачивали тряпкой. Под конец натягивали робу, тщательно ее застегивали, подпоясывали тесемкой, рукава на запястьях и низ штанин на лодыжках тоже обвязывали тесемками. Нам предстояло десять-двенадцать часов работы на улице, на морозе, доходившем до сорока градусов. Дневальный оставался в бараке, чтобы караулить наши скудные пожитки, а мы должны были всеми правдами и неправдами выполнить его рабочую норму. Ровно в шесть все зэки вяло, с чувством безысходности, трогались с места. У ворот их ждал вооруженный конвой с собаками, отводивший их на строительство, где они прилагали свой труд к возведению светлого будущего».

И так все десять лет. Не падать духом! Этот призыв Солженицына, прозвучавший много позже, словно предвещал Жаку его будущее. Ему и многим другим.

Вот как Жак описал свою «карьеру» зэка за десять лет, проведенных за Полярным кругом, в норильском лагере, когда в 1982 году составлял curriculum vitae для Джорджтаунского университета, собираясь преподавать там французский язык: «Заключенный советских тюрем и лагерей (больше пятидесяти разных мест). Занимался всевозможным физическим трудом, обучался прямо на месте. Был шахтером, грузчиком, землекопом, научился нагружать и разгружать грузовые суда, строить дороги, укладывать рельсы и шпалы. Также был декоратором, рисовальщиком, преподавал базовый английский вольнонаемным русским инженерам, работавшим в ГУЛАГе; писал письма и заявления для моих малограмотных товарищей, работал переводчиком для заключенных, не владевших русским, но говоривших по-немецки, по-французски, по-английски, по-китайски, на хинди и т. д. [25]».