Филип Эйджи - За кулисами ЦРУ. Дневник сотрудника американской разведки

Теперь мы были готовы для теста. Детектор лжи состоит из трех устройств, которые прикрепляются к телу человека, подвергаемого допросу; устройства соединены с помощью трубок и проводов с сооружением, напоминающим стол. Каждое устройство производит измерение физиологических данных, которые записываются осциллографами на движущихся бумажных лентах. Первое устройство — манжета для измерения кровяного давления — прикрепляется к руке или ноге; второе — гофрированный резиновый шланг диаметром около двух дюймов, который плотно охватывает грудь и закрепляется на спине; третье — прикрепляемое к руке приспособление с электродами, которые прижимаются к ладони соответствующими пружинами. Манжета на руке или ноге измеряет изменения пульса и кровяного давления, гофрированный шланг вокруг груди фиксирует изменения в ритме дыхания, а приспособление на ладони руки фиксирует изменения потоотделения. Меня присоединили к устройствам, сказали, чтобы я смотрел прямо на стену, был спокоен и на каждый вопрос отвечал только «да» или «нет». Задающий вопросы расположился за моей спиной у пульта управления напротив моего затылка. Он задавал мне вопросы в спину, а я отвечал в стену напротив.

В ходе предтестовой беседы в некоторых случаях я отвечал на вопросы полуправдой, отчасти потому, что я просто сопротивлялся вторжению постороннего в мою личную жизнь, отчасти из-за любопытства и сомнений относительно эффективности детектора лжи. Глупый ребенок! Когда манжета вздулась, я почувствовал усиление пульса, а ладони начали обильно потеть. Предвидя вопросы, на которые я должен реагировать, я начал считать отверстия в звукоизоляционных плитах, чтобы отвлечь себя от теста. Допрашивающий очень медленно переходил от вопроса к вопросу, разделяя их длинными паузами. Я отвечал «да» или «нет»; в конце он вставил неожиданный вопрос: правдиво ли я отвечал на все? Ловкий трюк! Я сказал «да», и через несколько секунд манжета ослабла.

Я услышал шелест бумаги — он рассматривал записи осциллографов, а я напряженно ждал. Затем он сказал, что я могу слегка подвигаться, но если я не очень утомился, то лучше остаться в прежнем положении с подключенными датчиками. Отлично. Он все еще сидел у пульта за моей спиной и начал расспрашивать о том, что я думал, когда отвечал на вопрос: «Не просил ли меня кто-нибудь поступить на работу в ЦРУ?» Я ответил, что ни о чем особенном не думал. Он поставил этот вопрос еще несколько раз, но я ничего не сказал ему, кроме того, что меня действительно никто не просил. Мы обменялись еще несколькими фразами. Потом он спросил, о чем я думал, когда отвечал на вопрос: «Не говорил ли я кому-нибудь за пределами ЦРУ о своей попытке поступить на работу в разведку?» Я опять сказал, что ни о чем особенном не думал. Снова обмен несколькими фразами. Затем вопрос относительно гомосексуализма. Затем о наркотиках. По мере того как мы переходили от вопроса к вопросу, он все упорнее настаивал, чтобы я вспомнил, о чем я думал, когда отвечал на вопросы, подчеркивая, что моя искренность в этом отношении имеет большое значение для успешного теста. Успешного? Интересно, успешное для него, означает ли то же самое для меня? Очевидно, нет. Я буду придерживаться своей полуправды. Ведь, в конце концов, это не ложь в чистом виде, да к тому же, как я слышал, можно и перехитрить эту машину, если быть последовательным и стойким.

Все повторилось еще раз. Вздулась манжета измерения кровяного давления, последовали вопросы и ответы на них «да», «нет»; то поднимаются, то опускаются слегка поскрипывающие перья осциллографов. Я ожесточенно считаю отверстия в плитках на стене и начинаю чувствовать уверенность. Манжета ослабла, последовали вопросы и объяснения без участия машины. На этот раз у меня появились «затруднения» в ответах по двум вопросам. Я повторно настаивал, что отвечал правдиво и что, отвечая на каждый вопрос, думал только о вопросе и о единственно возможном правдивом ответе на него.

Допрашивающий сказал, что придется повторить все еще раз и что в первые два тура я что-то не очень хорошо отвечал, добавив при этом, что без успешного теста у меня нет никаких шансов поступить на работу в компанию. Есть ли у меня что-нибудь, о чем бы я хотел сообщить или внести ясность? Нет. Я говорил только правду, и, возможно, что-то неисправно в машине. Это задело допрашивающего. Он перешел на более холодный и официальный тон, манжета вздулась, и мы снова начали тест. В конце он сказал, что я, очевидно, чем-то встревожен. Выражая своим видом, что все кончено, он отключил меня от аппарата.

В этот момент меня охватил страх; я с горечью подумал, что теперь меня в компанию не примут. Когда я был уже готов признаться, что говорил полуправду, допрашивающий сказал, что уходит и оставляет меня одного на пять — десять минут, чтобы я еще раз все обдумал. Он закрыл приборную панель крышкой и вышел, забрав с собой ленты с записями. Я встал и посмотрел на часы, которые перед тестом меня попросили снять с руки и положить на стол. Я находился в здании № 13 уже свыше двух часов. Допрашивающий отсутствовал по меньшей мере двадцать минут. За это время я пришел к решению рассказать ему всю правду. Зачем рисковать потерей работы из-за глупой гордости или из-за иллюзии, что я смогу перехитрить машину? Однако когда открылась дверь и вошел допрашивающий, я вдруг испугался признаться в обмане и решил не изменять ни одного ответа. К тому же еще во время пребывания в отделе личного состава я слышал, что некоторых при обнаружении трудностей вызывают по второму и третьему разу для проверки на детекторе. Будет и у меня еще такая возможность, если сегодня действительно получилось неудачно.

Мы все повторили от начала до конца еще два раза, и после каждого тура допрашивающий утверждал, что в ответах на некоторые одни и те же вопросы у меня что-то не совпадает, а я упорствовал, что отвечал правдиво, что бы там ни показывал аппарат. Наконец, он сказал, что тест закончен. Я спросил: выдержал ли испытание? Он скептически ответил, что не знает, что мне сообщат об этом после того, как мое дело и записи этого теста рассмотрит служба безопасности. Он был очень пессимистичен, и, уходя от него, я опасался, что меня даже не вызовут во второй раз для новой проверки на детекторе. Я чувствовал себя очень утомленным и поэтому отправился домой, принял пару рюмок спиртного и беспробудно проспал двенадцать часов.

Когда я позвонил утром Вирджинии и сказал, что, очевидно, не выдержал испытания, она заверила меня, что беспокоиться нет никаких оснований, что они всегда заставляют людей считать себя провалившимися. Это делается, по ее мнению, для того, чтобы избежать разочарования и не тратить попусту время на тех, кого действительно не собираются принимать на работу. Объяснение Вирджинии принесло мне временное облегчение, однако ожидание все равно мучительно. В отделе личного состава больше не слышно никаких самоуверенных шуток насчет детектора, никто уж не обсуждает так беспечно учиненный ему допрос с кем-либо другим. Каждый просто сидит и ждет.