Вячеслав Элеш - Записки подпольщика

Прежде всего отметим, что политическое положение республики требовало срочного решения основного вопроса — установления единой формы управления по всем ранее разрозненным областям. Как известно, в Амурской и Забайкальской, областях, да и в некоторых районах Приморья существовала Советская власть. Надо было попятиться назад, создавать демократическую республику. Многим этого не хотелось. Но все это теперь прошлое, все недоразумения остались позади.

Новостью был его рассказ о борьбе по ликвидации Унгерна. Правда, мы имели кое-какие сведения о деятельности Унгерна, но в местных буржуазных газетах сообщалось, что он собрал огромные силы и наступал на Иркутск и Верхнеудинск. Оказывается, Унгерн действительно собрал на монгольской территории белогвардейские шайки и увеличил свою дивизию до 14 тысяч человек. Японская миссия в Харбине всячески помогала ему оружием и продовольствием. В конце мая Унгерну удалось вторгнуться на территорию Забайкалья и занять ряд деревень в 10 и 20 километрах от Троицкосавска. Группа из дивизии генерала Разухина прорвалась на территорию Бурят-Монголии в районе Ванкурена и подошла к Селингинску, заняв кожевенный завод. Однако на этом успехи Унгерна закончились. В ночь на 13 июня войска Унгерна были окружены частями Народно-революционной армии ДВР и были разгромлены, а 24 августа его части были окончательно уничтожены. Сам Унгерн вместе со своим штабом был взят в плен и отправлен в Новосибирск, где был осужден и расстрелян.

— А каково экономическое положение? — спросил я.

— Тяжелое, — ответил он, — но улучшается.

Далее он отметил, что меркуловский переворот усложнил положение: мы снова на пороге войны. Подстрекаемые японскими интервентами, каппелевцы и семеновцы уже готовы к выступлению против ДВР. Во Владивостоке поэтому мы должны действовать и держать тыл врага в постоянном напряжении, а при благоприятной обстановке организовать вооруженное восстание в городе.

— Но организация вооруженного восстания, — продолжал Р.А. Цейтлин, — дело сложное и требует больших средств, а Чита дать их не может. Поэтому для подготовки восстания мы должны изыскать средства на месте. Этим мы с тобой и должны заняться.

— Добывать деньги во Владивостоке нелегко. Что касается вооружения, то его легче достать, но за деньги. Меркуловские военные и чиновники вконец разложились и способны продать что угодно. Кроме того, в добывании вооружения и снаряжения нам поможет чех Шуман. А деньги нужны!

— Деньги мы добудем, — заявил Цейтлин.

— Знаешь ты Яворского? — спросил он.

— Якова Кривого? — переспросил я, — знаю!

— Вот у него мы и добудем деньги! — заверил Цейтлин.

Яков Яворский, старый холостяк, владелец нескольких доходных каменных домов по Мальцевской улице, был известен своей чудовищной скупостью. Поэтому уверенности Цейтлина я не поддерживал, но не стал и разочаровывать его.

— Что ж, попытаемся, — сказал я.

На листке плотной бумаги, размером в вексельный бланк, Цейтлин от имени Приморского облревкома написал коротенькую записку Яворскому с просьбой выдать заимообразно десять тысяч йен и крупными буквами расписался: «Цейтлин».

Мы простились. Я засунул записку под перчатку и вышел. Но только успел опуститься с лестницы, которая соединяла первый и второй этажи дома, и хотел было открыть дверь на улицу, как она сама распахнулась и я увидел входящих военных. Молнией пронеслось: «Погиб товарищ Цейтлин». Вооруженная группа заставила меня вернуться. Пока поднимались по лестнице, я всячески старался сбросить с левой руки перчатку, чтобы в темноте осторожно выбросить записку. Трудно было допустить, что я не буду обыскан. Но плотная бумага при малейшем движении предательски шуршала. Мы поднимались в абсолютной тишине. Слышно было, как шуршит листок в моей руке. Офицер закричал: «Что у вас там шуршит?» Я ответил что-то невразумительное. Наконец мы поднялись. Дверь, заложенную на цепь, открыла жена владельца квартиры Кауфмана. Это была женщина видная, высокая, с пышными волосами и, пожалуй, красавица. Она приветливо пригласила всех войти. Выражение лица офицера и тон его быстро изменились. Он очень вежливо сказал, что целый вечер ищет дом № 12 по Ботанической улице. Жена Кауфмана объяснила, что их квартира в доме № 11, а дом № 12 рядом (Ботаническая улица была застроена только с левой стороны). Офицер извинился и вместе с солдатами ушел. Я снова зашел к Р. Цейтлину. Он так же, как и я, был встревожен.

Несколько слов о доме № 12. Оказывается, там жил коммунист Токаринин. Настоящая его фамилия была Скворцов, Тихон Федотович. В эту ночь он был арестован и просидел в тюрьме до освобождения Приморья в октябре 1922 года.

... На другой день я нашел Якова Яворского только около 11 часов утра. Приняв от меня записку Цейтлина, он очень долго и внимательно ее изучал, будто обнюхивал, а потом, рассыпавшись в вежливых извинениях, все повторял:

— Как жаль, ах, как жаль! У меня, как назло, именно теперь нет ни копейки наличных денег. Все находятся в обороте!

Зная Яворского, я не огорчился его отказом. Вернулся к Цейтлину, у которого застал одного из лидеров эсеров-интернационалистов Мансветова, как всегда неряшливо одетого, с нечесаной рыжей бородой и огромной рыжей шевелюрой. Как видно, Цейтлин приступил к своей работе по консолидации общественных сил. Он сидел на кровати, а могучий Мансветов, сидя на единственном стуле, занял все остальное пространство. Незаметно для Мансветова я дал знать Цейтлину, что моя миссия к Яворскому закончилась неудачно.

На следующий день я получил записку, в которой Р. Цейтлин просил меня к 8—9 часам вечера быть на квартире врача Моисеева, при Згершельдской больнице.

Около половины девятого, когда я подходил к больнице, еще издали заметил, что возле квартиры врача творилось что-то неладное: стояли пролетки, дом был оцеплен. Стоять и наблюдать было небезопасно. Я ушел, полный тяжелых предчувствий и провел ночь на квартире у А.П. Мариото. Сам Мариото с женой жил на даче. У меня был ключ от его квартиры. Рано утром ко мне пришла связная Таня Чукашева с запиской от В. Шишкина. Он сообщал, что на квартире Моисеева убит Р. Цейтлин, арестованы мать врача и А. Рогальский. Через некоторое время был арестован и сам врач Моисеев.

На другой день я получил записку от В.П. Шишкина. В конце записки он писал: «Береги себя, днем не выходи. Ночевать буду у тебя».

Как только стемнело, Володя пришел с ночевкой. Его трясла лихорадка. Я спрашиваю:

— Что с тобой? У тебя лихорадка?

— Видимо, — отвечает он, — прошлая ночь сказывается. Сильно лихорадит. Устрой, пожалуйста, горячий-горячий чай, да не найдется ли у Мариото в шкатулках хинин или аспирин. Ну и ноченька была. Такая ночь вовек не забудется. Вчера вечером мы с Ильюховым должны были встретиться с Цейтлиным, но оба были заняты и быть у него не смогли. Ночевать я пошел к Рогальскому. Но когда я уже раздетый лежал в постели, к нам нагрянула с обыском разведка. Одеться не было времени. В одном нижнем белье я выскочил в окно и повис на карнизе над обрывом на высоте второго этажа. Ночь была ветреная, холодная. Обыск продолжался более двух часов, и я здорово озяб. Как я смог продержаться так долго, не могу понять. Очевидно, было огромное желание жить и бороться. Внизу, на дне обрыва, торчали крупные, острые камни. Там была верная смерть. После обыска, часа в 3 ночи, я пошел на конспиративную квартиру Ильюхова на Вороновской улице и пробыл у него остаток ночи.