Анна Алматинская - Минувшее

— Доченька… помоги. Дай воды попить, укрой меня, холодно… — Раима бросилась к нише, выхватила старую отцовскую шубу, укутала мать, осторожно касаясь избитого тела, принесла пиалу теплого чая из остывающего сандала. Осторожно приподняла опухшую растрепанную голову и напоила мать. Затем открыла сундук, достала чистую рубаху, погрела над сандалом и помогла матери натянуть на избитое тело. Рваные клочья одежды собрала и засунула в угол ниши. Постояв возле спрятанного тряпья, тихо заплакала. Потом решительно прошла в другую комнату, отыскала длинный кухонный нож и, незаметно сунув его под подушку, прилегла рядом с матерью. Та лежала, закрыв глаза, дыхание со свистом вырывалось из больной груди. Чутко прислушиваясь к этому хриплому дыханию, Раима чувствовала, как что-то темное, сильное росло и ширилось в груди. Она не понимала, что это растет необузданная злоба. Любовь к отцу уступила перед гневным протестом. Да, когда придет домой злодей, чуть не убивший ее мать, когда он уснет… О, она знает, что надо сделать. Она видела, как сосед-мясник режет баранов, вот так: полоснет по горлу ножом и конец…

Мать задремала. Только тогда Раима вспомнила о сестрах. Бедные малыши! На улице так холодно, они хотят есть, озябли. Она зажгла светильник, поставила его в одну из ниш и выбежала на улицу. Там завывал ветер и никого не было. Маленькое сердечко сильно забилось — не уберегла сестер! Бросилась к старенькому домику соседки. К великой радости Раимы сестры оказались там. Узнав у Раимы, что мать жива, но зверски избита, соседка старушка-повитуха — буви — покопалась в своих травах, отобрала нужные, вскипятила их, процедила и понесла больной. Дети побежали следом. Нарджан было плохо. Старушка провозилась с нею ночь, а утром побежала за врачом.

Дней через десять Нарджан поднялась, с трудом двигаясь, надела паранджу и куда-то ушла. После ее ухода пришел брат Рахмана. Узнав, что невестки нет дома, обрадовался:

— Поправилась? Вот хорошо, спасибо вам, буви, подлечили. Теперь и брат сможет вернуться домой. Он горевал, что осиротил детей.

— Если бы не Раима, не жить бы Нарджан. Плоха она, — тихо говорила старушка, но в голосе ее звучали гневные ноты.

Через при дня вернулся Рахман. Он застал гостей за дастарханом у Нарджан. Тут были: брат с женой, буви и молодая женщина — главный врач местной больницы. Войдя в комнату хозяином, словно ничего не случилось, он с наигранным равнодушием поздоровался со всеми:

— Рад вас всех видеть у себя в доме, — развязно говорил он.

При словах мужа Нарджан встала, подошла к вешалке, вынула из кармана камзола конверт, повернулась к мужу и спокойно сказала:

— Гости в моем доме, и вы, Рахман, здесь гость. Десять лет назад вы вошли сюда как хозяин, сегодня уйдете как чужой. Вот развод.

Рахман опешил. Но вдруг его осенило: шутит!

— Зачем так шутить, Нарджан-ой. У нас дети… — Машинально вынул из конверта бумагу, прочел и побледнел.

— Куда же я пойду? Где смогу приклонить голову? Я десять лет ремонтировал этот дом. Сколько вложил труда…

Теперь, когда он убедился, что жена обратилась к советским законам, он прежде всего думал о себе, о своей выгоде. Нарджан это поняла. Вдруг он вскипел:

— Как ты посмела это сделать?!

— Так же посмела, как вы посмели изуродовать ее, — сухо проговорила врач, в упор глядя на Рахмана. — Протокол о зверском избиении находится в моей канцелярии. Нарджан упросила меня не начинать против вас уголовного дела. Но поднять его никогда не поздно! — добавила она с угрозой.

Растерянно оглядываясь, этот бесшабашный гуляка искал сочувствия в лицах присутствующих, но не находил.

— Куда же я пойду? — спросил обескураженно.

— Что же, брат, провинился ты сильно. Переночуй у меня, а завтра соберемся. Мы уже договорились. Завтра поговорим о разделе имущества.

На другой день пришли к соглашению: Рахман получит одну из двух комнат, выход прорубит прямо на улицу, чтобы не проходить по двору. Дверь, соединяющую обе комнаты, заложат кирпичом наглухо.

Рахман был растерян и оглушен. Он сидел притихший, с недоумением глядя на жену. Казалось, только теперь оценил он ум и великодушие своей бывшей жены. Она одна предложила выделить ему комнату. Другие, особенно врач, настаивали выселить его совсем. А когда подняли вопрос об алиментах, Нарджан гордо отказалась:

— Он никогда не думал о детях. Я сама воспитаю своих девочек, по-новому. Хочу, чтобы они не зависели от своих мужей, да и ни от кого, надеялись лишь на самих себя.

— Двери я заложу, — сказал подавленный Рахман, — но разреши мне оставить маленькое окошко, чтобы иногда поглядеть на дочек, поговорить с ними. Все-таки я отец им, — тихо добавил он, теряя былой апломб и самоуверенность. Он выглядел жалким, растерянным человеком. Благородная женщина согласилась при условии, что он не будет вмешиваться в воспитание девочек. Он на все был согласен.

Неожиданно грянула война — вероломный враг напал на Советскую страну. Все силы и средства были брошены на укрепление фронта. В маленьком районном центре не было ни фабрик, ни заводов, работать было негде. Единственно, что могло выручить — шитье тюбетеек, но и это дело осложнилось. Появился в городе ретивый работник Наркомфина, человек недобросовестный. Он упорно преследовал мелких кустарей-одиночек, а с крупными спекулянтами входил в сделки и наживался, строя свое благополучие на беде людей.

К этому времени Рахман женился и у него родился долгожданный сын. Казалось, это событие образумило человека. Он перестал пить, поступил на работу сторожем в торговую организацию. Но если раньше тайком от матери он изредка баловал девочек подарками, то теперь все отдавал новой семье. Работу Нарджан — шитье тюбетеек — пришлось обставлять предосторожностями. Когда она днем сидела за работой, калитку запирали на цепочку, так, чтобы малыши могли протиснуться во двор. На цепочку же вешался замок — знак того, что дома никого нет.

Часто, просыпаясь ночью, Раима видела мать, согнувшуюся у светильника над работой. Она видела торопливые взмахи руки с иглой, слышала сонное бормотание. Девочка напрягала слух, чтобы разобрать слова, и слышала одно и то же.

— О боже! Дай людям счастье! Заболевшим дай здоровья! У кого нет детей, дай им счастье материнства. У кого плохое поведение, верни их на путь праведный. Кто несчастлив, дай им счастья. Наряду с ними не обойди и меня. Дай моим детям здоровья и немного счастья… Сбереги путника в дороге…

Все тише и тише становится бормотание. Рука с иглой застывает в воздухе и резко падает, но через минуту мать вздрагивает, и снова рука делает два-три стежка. Но вот опять застывает рука, опускается, голова матери склоняется на грудь, и, качнувшись, мать медленно падает на кошму. Сон одолел труженицу. Но через несколько мгновений мать быстро поднимается, кидает встревоженный взгляд на детей. Так и есть, Раима широко открытыми глазами смотрит на нее. Нарджан смущенно улыбается, а рука вновь энергичными взмахами дошивает узор.