Анна Алматинская - Минувшее

— Мамочка, ложись спать, дорогая, — жалобно молит дочка. Покоренная детской заботой, мать спешит сделать последние стежки. Все равно не уснет ребенок, и покорно ложится, чтобы с зарей закончить недоделанное.

В то время, как у дочерей бывали голодные дни, когда до прихода матери у них была одна лепешка на троих, у отца шел пир горой. Мать учила детей не завидовать, быть гордыми и ничего не просить. Но в душе Раимы в такие дни вспыхивало пламя протеста. Она не просила, а требовала.

Громко постучит в закрытое оконце, сделанное по просьбе отца, и кричит громко:

— Эй, бай! О детях забыл? Голодные сидят. Давай шурпу, плов!

Отец подходил, открывал дверцу, протягивая пищу, смеясь, говорил:

— Слушаюсь, токсоба [3] Токсоба — полковник. Раим-бек! Вот вам, кушайте на здоровье.

Еще до развода, однажды, возясь с детьми, Рахман назвал Раиму курбаши. Девочка не на шутку обиделась:

— Разве я басмач?

— Нет. Но всеми командуешь…

— Так значит, я командир, а не курбаши.

— Ладно! Будешь полковником Раим-беком! Согласна? Так, что ли?

Раима не стала возражать. С того времени отец иначе не называл ее.

Но, требуя у отца пищу для детей, Раима старалась оставить и для матери вкусный кусок. Зная по опыту, что мать гордо откажется от отцовской подачки, девочка договорилась с буви, что это она угощает детей. Жить стало труднее, продуктов становилось меньше. У Рахмана каждый год рождались сыновья: пирушки прекратились. Туго пришлось Нарджан. Правда, тюбетейки хорошо шли, но надо было много их нашить, чтобы купить вздорожавших продуктов на неделю.

Раима старалась во всем помогать матери. Очень трудно было девочке ходить в очередь за хлебом в ларек, находившийся на дальней улице. Кроме того, надо было с вечера занимать очередь за утренним хлебом и в ночь два раза бегать на перекличку. В шесть утра очередь уже выстраивалась, хотя хлеб привозили в девять. Раима выстаивала часами у хлебного ларька. Озлобленные люди, не считаясь с возрастом, старались вытеснить девочку из очереди. Раима цепко держалась за железные перила, огораживающие окно ларька. Было мучительно чувствовать, как мерзнут ладони даже через намотанные на руки тряпки. А голой рукой — не дотронься, примерзнет. Стыли ноги. Мороз заползал под старенькую одежонку, знобил все тело. Но Раима знала: дома голодные дети и мать, измученная ночной работой. Надо терпеть! И она терпела.

Давно семья не ела лепешек из пшеничной или ячменной муки. Покупали джугару, мололи на ручной мельнице на неделю и пекли лепешки. Они были темные и горьковатые. Но голод не разбирает. Если бы таких лепешек поесть вволю! Так шли месяцы. Старшие девочки уже ходили в школу. Учились охотно, особенно Раима. Когда она стала бегло читать, мать не могла нарадоваться. Часто, усадив ее рядом с собой, заставляла читать книги. Новый неведомый мир открывался перед Нарджан.

— Мамочка, ты так любишь книги! Почему не училась сама?

— Родители меня не учили, считали это лишним, а когда я стала взрослой, попробовала ходить в ликбез.

— Ну и что?

— Пошли дети, болезни, да и Рахман запретил, Он и вас не хотел учить, считая, что женщине не следует ничего знать.

— Теперь тебе никто не запретит. Хочешь я буду тебя учить?

— Хочу, доченька, очень хочу, да и тебе будет польза.

Тяжелое детство было у детей Нарджан. Но любовь матери и дружба между сестрами скрашивали жизнь, полную забот. Правда, иногда, когда дети встречали вторую жену своего отца в бархатной, бирюзового цвета парандже и нарядных братьев, девочки завидовали этому благополучию. Они мечтали хотя бы об одном лоскутке бирюзового бархата для своих неказистых кукол. А кукол они делали сами из старых чулок, набитых ватой, с волосами из черных ниток. А глаза и брови рисовали чернилами. О, как бы украсил их кусочек бархата! Если мать слышала сетования девочек, она стыдила их, учила быть гордыми, не завидовать.

— Вы должны быть новыми людьми, честными и стойкими. Зависть порождает в человеке злобу, а злоба делает его зверем.

Поучения матери формировали детские характеры. Дочери росли трудолюбивыми, выносливыми и закаленными.

…Наступила ранняя весна сорок пятого года. С фронта приходили радостные вести, советские войска били врага уже в его логове. Города, освобожденные от фашистов, залечивали раны. Близился конец войне.

Однажды в калитку решительно постучали. Саида открыла и привела отца. Нарджан удивленно взглянула на него. Он вежливо поздоровался и протянул детям принесенный сверток с гостинцами.

— Я по делу. Хочу с вами, Нарджан, посоветоваться, — проговорил смущенно, при этом поглаживая по голове младшую Акчагуль.

— Садитесь, Рахман-ака. Расскажите, что у вас случилось?

— Вот гляжу я на вас, пять лет поднимаете сами троих детей. Время трудное, а у вас дети чистые, учатся, в доме порядок. Народ хвалит ваше воспитание. А у меня три сына, денег я добываю больше вашего, а дома — сказать страшно: грязь, беспорядок, дети не ухожены, грязные, голодные, капризные. Жена все равно что овца: сколько ей ни говори, не понимает, только глазами хлопает. Плачет и все жалуется, что денег мало, не хватает. На плохое здоровье жалуется, работать не хочет. Сегодня сказал ей, что дам развод, пусть собирается к отцу.

— О детях, о сыновьях вы подумали, Рахман? Вы всегда мечтали о сыновьях, — с горечью проговорила Нарджан, вспомнив побои. Сильно постаревший Рахман сидел, нахохлившись, уныло глядя перед собой. В сердце Нарджан закипал гнев. Вспомнились все его упреки, злоба, истязании.

— Вот что я надумал, — заговорил тихо Рахман, — хочу вернуться к вам. И сыновей возьму, вы лучше их воспитаете. А при матери они как беспризорники. — Рахман умолк и с тревогой ждал ответа, глядя на задумавшуюся бывшую жену. Потом торопливо сказал:

— Вы не беспокойтесь, я теперь пью очень редко. В доме будет полный порядок при вашей заботе. А драться никогда не буду, выучили вы меня, помню.

Они еще помолчали. Наконец Нарджан сказала:

— Вы говорили, а я слушала. Все взвешивала, думала. Нет, нехорошо вы решили. Нельзя отнимать детей у матери, нельзя! Ваша жена тупая, неграмотная женщина, но вы сами хотели иметь такую жену. Нет, разводиться вам нельзя! Сыновья вырастут, что скажут: «Вымотал силы у матери, бросил ее, а нас лишил материнской заботы». Что вы ответите им? Нет, нельзя вам выгонять жену. Надо думать о будущем.

Нарджан искренне жалела жену Рахмана, а ему не доверяла. Одна мысль, что этот своенравный, жестокий человек опять начнет здесь распоряжаться, приводила ее в ужас. Как хорошо, что она услала старших девочек. Не следует сеять смятение в их душах. Она сказала Рахману:

— Пришлите-ка вашу жену ко мне. Пусть походит, приглядится, как надо хозяйничать.