Ольга Мочалова - Голоса Серебряного века. Поэт о поэтах

Стоят зеленые холмы
Упругими волнами.
С природой вместе грезим мы
Туманами и снами.

В пространстве облачных небес —
С печальным криком птицы…
И мне так ясно: нет чудес,
И умерли зарницы.
С лиловой мягкой высоты
Редки и крупны капли,
И с видом скромной сироты
В болоте ходят цапли.

Шелковинка драчливая,
Водопадик,
Забавный до искр паяц,
Суматоха моя,
Котенок,
Помеха,
Потеха,
Кот!

Скрипнула дверь,
Звоночек лизнул язычком,
По дождливой, пространной улице
В магазин покупатель сутулится.
Хочет купить чернильной
Ночи портфель объемистый, важный,
Для этого — в писчебумажный.
Писчебумажный! Радужный!
Едва покупатель вошел —
Наитье оживших сказок
Его захлестнуло. Шелк
Утешительных воспоминаний
Малых лет, рай вещей.
Покупатель боролся, двигал
Неприступной бровью своей:
— «Дайте чернил Леонарда!
(Сам ждет Леонардовой тьмы.)
Дайте мне порт крокодиловый —
Портфель морской глубины.
Тьфу ты! Портфель кожаный».
Покупатель даже вспотел.
Автобус на улице хрюкнул,
Подбирая овощи тел.
Извозчик гоголевской скорбью
Нахохлился за стеклом.
Шли по тротуару
Люди вслед за дождем.
Выпукло электричество
Освещало румянец игрушек,
Серебряные завитушки
Хвостатых безделушек.
Ухватистые обезьяны,
Висячие шары
Напряжение создавали
Какой-то нездешней жары.
Сам из путешественной книжки,
Покупатель склонил силуэт
Задумчиво над пушистым
Сосредоточенным мишкой.
Полуглухой хозяин,
Его жена, недовольная всеми,
Замедленность оборвали
Затянувшейся темы:
«Гражданин, вот портфели,
цена 18 рублей».
Дохнула в лицо покупателю
Безысходная осень людей.
Так явственно ощутилось:
Тело, пальто, тоска,
Прошлогоднее сегодня,
Осевшая в сумрак Москва…

Неиспытанную гибкость превращений,
В жилах радугу — страсть дала!
Помнишь: торжественный август,
Яркость поздних цветов!
Недели из легенды тумана,
Ночей воркующая мгла,
Робкое возвращенье
Мимо ив, мимо темных террас,
Где спадал азарт игроков
Ядовитыми пятнами карт!
Над ямой черных полей,
Сквозь утра ненасытный простор —
Взмах сказочного крыла!
Запах левкоев!
Огонь вздыбленный!
Страсть — Земле
И страсти — Земля!

Чья это счастливая свежесть
В тонком блеске ветров?
С гор сорванная гордость —
Призрачное серебро!

Колонны воздуха надрезаны
Алмазным журчаньем птиц.
Под ясной твердостью свода
Широкие воды — ниц.

Во ржи, зыбкой и дружной,
Сдавленный ропот толпы,
Кланяются колосья,
Просят: «Подайте слепым!»

А ширь невозбранная!
Волненье Захлестывает во ржи,
И так же мятежно и слепо
Колеблешься на меже…

Я люблю молодых женщин
В весенне-летнем цвету;
Люблю
Заброшенные полустанки
Их снов;
Влажную счастливость,
Пойманную на лету;
Сумеречную неопределенность,
В которой мягко оседают
Предметы;
Спуск ручьев с гор —
Мелодичные ответы.
Люблю
Питательные глубины
Нежного спокойствия
У постели больного;
Смену смеха
Сомненьем;
Клейкую,
Как под кленом,
Трепетную
Перебежку светотеней.

Что-то слепо-лукавое
Есть в мятежной весне,
Какая-то тяга проклятая
В цепкой, совиной луне.
Погода еще изменчива,
Не перестает ветреть,
Яркий сор, визг детей,
Азиатский восток на дворе.
Но похожи прохожие
На запертых зимних людей,
Грохочет первой грозой
Ломовик по затылкам камней.
Но тысячи первой ночи
Еще не настал конец:
В середине весны разговор —
Женщина и купец.
Чернобров, вежливо дерзок,
Смугл и белозуб,
Купец выхваляет товары:
Вот перстни, гребни, кубок…
Женщина наклоняется.
Жар прекрасных щек
Стекает дрожью с руки.
Иноземный трогает шелк.
Ветер становится нежен,
Купец молчит о цене.
Так легко оступиться
В послушной душистой весне.
В руки взяла кубок.
Улыбка сбежала с губ.
И ставший спокойным купец
Договаривает цену.

Как в первый раз,
Потусторонний берег
Нащупан.
Сквозь сетку Достоевского дождя
Неуловимым поворотом утра
Давно мне снившийся
Подъехал город.
Предостережением
Звучало: Ленинград!
На площади вокзальной
Нашлась толпа старушечьих людей
И незнакомые трамваи,
Рисующие лебединый полукруг.
Но город!
Стройные просторы
Из серости жемчужной и гранитной!
Город вел самоотверженною прямотою лиц
К мостам, дворцам, воде,
Где настигало
Дремучее головокруженье.
Я не узнала лепетной воды
В стальных каналах.
А Нева
Переполняла грудь
Неукрощенною угрозой наводненья.
… Какой ты сильный, сон!
Как ты волнуешь, город,
Недостоверностью туманного гранита,
Тяжелой драгоценностью воды,
Первою любовью,
С такой же, как в тебе,
Торжественной виной.

Это не стуки ночные
Пытаются раскусить суть,
Это небо преувеличенной ласточкой
Любовники вместе несут.
Как малое — помогает великому!
Тепло ладоней — синеве небес.
Как великое — любит малое!
В дремной тиши — вспыхнул лес.
Ночь,
пересчитав вещи,
Их опустила на дно.
И вещим стало дыханье,
Когда ослепло окно.
От ласки —
преувеличенной ласточкой, —
Как от нежной ветки куста,
Голубое взлетело небо,
Чтобы вернуться —
устам.

Ветла выходит сторожить дорогу,
Ольхе, как цапле, по колено влага,
Осинку явно угнетает строгость,
Резвиться вырвалась берез ватага!
Во власти липа дедовских традиций.
И мощен дуб на ясном берегу.
Лесным достоинством
осмыслю лица,
Я людям разветвиться помогу.
Сапожник, лодочник, бродяга ли с сумою
Есть много узловатых стариков,
Не вырубленных жизнью городскою
Из их дремучих полуснов.
Веселой хитростью, догадкою удачной
И с бережным движением к вещам,
Доверчиво давая место младшим,
Они навстречу шелестят годам.
И, кажется, что позабыло б лето
Одну из радостных своих страниц,
Когда бы не было лучами обогрето
Над удочкой долготерпенье их,
Когда бы около лесной дороги
Глубокий дед свой черный хлеб не съел,
Кому роптать осталось уж немного
На человеческий, безлиственный удел!

У каждого на память выжжен знак:
Лицо, число, чудовищная встреча,
Где неисследованный мрак,
На что не посягнет усилье речи.
У горя есть глубокие ходы,
Где реки тусклые, где камни и пустыни.
Есть ночи лунные у плачущей беды.
Восстанет горечь — и опять остынет.
Но в этом нестерпимом тупике —
Ни капли света! Ни клочка пространства!
Не сдвинуть ужасу, не переплыть тоске
Очерченного постоянства!
Так, пулей пораженный в грудь,
В противнике вдруг узнавая брата,
Не в силах мыслями перевернуть
Внезапности двойной утраты.
Тем зорче охраняю ясный свет!
Миную быстрое воспламененье гнева.
Нам дан на все просторнейший ответ
Безвластной кротостью
распластанного неба…