Андрей Снесарев - Письма с фронта. 1914–1917

Дорогая моя Женюрочка!

Сейчас перемываем с Осипом твои косточки… Получили только что твои письма – я и он – от 26-го, где ты уже упоминаешь о полученных письмах… «Вот так они всегда, – бурчит Осип, – уж мы ли не пишем… куды чаще. А если на почте какой непорядок, мы-то причем?» Я его охотно поддерживаю, и мы дружно приходим к выводу, что мы – народ безупречный, лучше не надо… с этим выводом мы и принимаемся каждый за свое дело. Сейчас гудит большой ветер и заглушает даже ружейные выстрелы… как будто настала мирная передышка. У нас сейчас и действительно затишье, хотя убыль в людях идет систематическая. Объясняю это привычкой и небрежностью нашего серого героя. Когда ходишь по окопам, только и знаешь, что кричишь на него: «Куда полез напрямки, иди ходами» или «Прячь свою голову, ты (какое-нибудь полевое словечко), думаешь, что австрийцу только умные головы нужны?» или: «Я вот тебе – (прохвост, говно или что-либо в этом духе) – покажу, как высовывать рожу твою напоказ…» Словом, спасая глупца или приучая его к спасительной осторожности, на лексикон не скупишься. Вчера обсуждал с командирами полков меры, чтобы у нас было меньше потерь.

Сегодня Митя [Слоновский] прислал мне последние 75 руб., и я их перешлю тебе вместе с моими деньгами. Всех 300 я не думаю давать Сидоренке, довольно ему и 200. Он меня перехитрил: под тем предлогом, что у него Венгерку отберут, он ее оставил, а сам взял из полка лошадь, мало чем уступающую Венгерке. Последнюю он просил продать, а та, значит, остается у него, а в результате выманил у меня целых две лошади, да еще каких! Поэтому я останавливаюсь на таком решении: Венгерка, скажем, стоит 400 руб., 200 руб. я ему даю, а в 200 руб. оцениваю ту лошадь. Он это, по-вид[имому], почуял и теперь пишет Осипу, что он остался без лошади… Вероятно, продал, а будет говорить, что погибла… Казак не дурак!

Письмо Мити короткое и грустное. Упомянув, что получил твое письмо, он продолжает: «Дни и ночи провожу на позиции. Как две тени бродим с Писанским (ждет решения на свой рапорт) по окопам». Чунихин не выходит у меня из головы; вчера узнал, что он получил Георгиевское оружие . Раз ему отказали, я написал в другой раз и… он получил, но уже после своей смерти… А как он хотел это оружие, и как он был бы ему рад! Теперь я со всех сторон слышу о нем самые теплые отзывы… случайно даже от тех, которые не знали еще о его смерти. И в словах звучит один общий тон: какой это был серьезный и вдумчивый офицер… И этот запоздалый приговор несут теперь все, начиная от сестры милосердия и кончая батальонным командиром… странный приговор 22-летнему ребенку. Он был один у матери, и мать у него оставалась одна… сын спит вечным сном, а как будет выносить его потерю мать, и сколько еще со своим горем промаячит она на нашей горькой планете… судьба безжалостна бывает порою!

Мне рассказывал Тринев (раза три был у меня), что Дим[итрий] Львов[ич] вел довольно усердный дневник и что, садясь за писанье, он начинал его словами: «Здравствуй, муза!», а окончив дневной урок, ставил слова: «Прощай, муза!» Он был весел, любил пошутить и позубоскалить, был оригинален (страшно любил, напр[имер], танцевать, хотя и не был мастером)… вообще был богат содержанием.

Только что по телефону говорил с Геор[гием] Ал[ександровичем] Солодким, и он мне передал, что слух о смерти Островского неверен, что он в лазарете в Киеве, хотя и тяжко раненый (оказался еще проломлен череп)… Все-таки это лучше. Дадут мне адрес M-me Чунихиной, и я думаю написать ей письмо. Собираюсь спать (9 ч 30 м. уже)… днем по-прежнему не сплю. Покойной ночи, моя маленькая и тоненькая женушка!..

4 ноября.Был сегодня в окопах одного полка. Туда ехал – шел небольшой снег, а на обратном пути целая пурга… приехал весь белый, а сейчас (8 ч веч.) кругом совершенно бело, снегу на четверть. Всю дорогу назад был снег в лицо, и я вернулся с окоченелыми руками… все хотел ими закрыть лицо. Завтра Осипа посылаю на почту для отправки тебе денег; посылаю тебе 600 руб., в которых заключаются 75 руб. Митиных.

Сейчас пробегал веселые рассказы иностр[анных] писателей, изд[ание] к журналу «Пробуждение». Очень хороший и действительно смешной подбор. Напр[имер], «Глупейшее положение» К. Лемонье. Два школьных приятеля внезапно встречаются на жел[езной] дороге, после 5–10 лет невиденья. Жмут друг друга, целуются, вспоминают школу. Охот[ник] говорит: «Ты должен ко мне заехать, жена будет рада…» – «Но у меня ничего нет, галстук помятый…» – «Глупости, все у меня найдешь, мы же с тобой фигурами совсем одинаковы…» Слезают, едут в имение, и охотник вводит друга в свою комнату… «До обеда час, мойся и выходи…» Гость разделся, выкупался и стал, обтершись, надевать голубую рубашку, которая ему очень понравилась. Напялив ее на голову, не расстегнув всех пуговиц, он начинает мучаться… В это время слышны легкие шаги, кто-то идет в открытую дверь, и гость слышит насмешливый голос: «А еще утверждаешь, милый, что ты на охоте худеешь». За словами следуют три шлепка по заднице теплой мягкой рукою. Быть может, последовали бы движения руки и в иных направлениях, но внизу раздался голос охотника: «Люси, Люси, где ты делась?» Следует «ах», беготня из комнаты и разговор внизу. Несчастный гость спустился в столовую, где приятель представил его своей супруге, красивой брюнетке. Положение вышло из интересных. Хороши и другие рассказы.

Сегодня же узнал, что 1162 будут тебе высланы завтра или послезавтра. У нас теперь всюду контроль, и мой заместитель, убоявшись, просил разрешения у самого начальника дивизии. Мой Орел немножко приболел – что-то вроде инфлюэнцы, хотя в слабой степени – и я вот уже два раза на позиции отправляюсь на лошади Осипа.

Давай, моя славная детка, твою головку, губки и т. д., а также наших малых, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Не упускай из виду, что Лелька любит в ступе воду толочь, как и ее папенька… Целуй ее. А.

Дорогой и ненаглядный мой Женюрок!

Вчера получил твое письмо от 2.XI, т. е. на седьмой день… это совсем хорошо. Выясняется мой вопрос… Перестаю писать: получил сразу пять твоих писем от 18, 23, 30 и 31 октября и от 1 ноября… как-то они запоздали против быстрого 2.XI, полученного вчера… Проглотил твои пять писем, теперь они пойдут на цензуру Осипу, по прочтении которого начнутся мудрые разговоры и выводы, как понимать нужно то, что не написано, но что «умный разуметь должон»… Мое же пока простое разумение говорит мне, что ты молодцом и сейчас любишь побаловать старинкой: как солнце светит 12 и 21 ноября – не текущего [года], а который был не более и не менее как 12 лет тому назад – какие думы у твоего супруга – и опять не теперь, а лет 12 тому назад и т. п. Конечно, в своей жене я крепко уверен (обходя, может быть, Николаевских юнкеров) и знаю, что и теперешние думы, т. е. в ноябре 1915 года – для нее не безразличны, но всему свой черед… через 12 лет она и об них запросит.