Зеев Бар-Селла - Сюжет Бабеля

Любите ли вы аукционы так, как я их — без взаимности? Когда я им — ничего, а они мне — всё! Всё — оттого, что желание мое не обладать, а посмотреть… Вот и смотрю.

9 октября 2014 года. Аукцион в Никитском переулке. Бывшая улица Белинского (стоя лицом к Кремлю, от Тверской направо). Лот 487: «Собственноручное письмо Исаака Бабеля Лазарю Моисеевичу Кагановичу». Просили за него не больше 6000 у.е., а продали за 24 тысячи! А вот и само письмо.

Смотрю и изумляюсь — да я ж его читал. Правда, не отсканированную копию, а в книге. И там было написано, что письмо это хранится в Архиве Президента РФ — фонд № 3, 34-я опись, дело № 206, лист 23.

Неужели и президентский архив пошел с молотка!?.. Вчитался, и отступила сердечная боль. Письма очень похожи и все-таки — разные!

Вот то, что выставили на продажу:

«Дорогой т. Каганович

Для того чтобы жить и работать мне нужно устроить мои семейные дела. Через несколько дней жене моей в Париже должны сделать операцию щитовидной железы, ее перевезли в больницу. Трехлетняя наша дочь брошена без призору в чужом городе, живет вместе с душевно-больной старухой. В начале марта я подал заявление о выдаче мне заграничного паспорта, четыре месяца я жду ответа. Душевные силы приходят к концу. Я чувствую себя выброшенным из жизни, смысл существования — труд — отнят у меня. Я знаю, что крушение личной моей жизни, уничтожение [личной] меня, как работника — никому не нужны и прошу вас поэтому о помощи и содействии.

Преданный Вам И. Бабель » {494} И сверху другим почерком размашисто: «Архив».

Письмо без даты, но время написания легко установить по содержанию: «В начале марта я подал заявление <���…>, четыре месяца я жду ответа». Начало марта и еще 4 месяца — это начало июля или конец июня.

А вот письмо напечатанное:

«Москва, 27 июня 1932 г.

Дорогой т. Каганович.

Через несколько дней моей жене должны сделать в Париже операцию частичного удаления щитовидной железы. Выехала она за границу, принужденная к этому тяжело сложившимися семейными нашими обстоятельствами; теперь острота этих обстоятельств миновала. Мой долг — присутствовать при ее операции и затем увезти ее и ребенка (трехлетняя дочь, которую я еще не видел) в Москву. Я чувствую себя ответственным за две жизни. Постоянная душевная тревога, в которой я нахожусь, привела меня к состоянию, граничащему с отчаянием. Я не могу работать, не могу привести к окончанию начатые работы (в их числе — пьеса, которую надо сдать в театре не позже августа, роман о петлюровщине и др.), труд нескольких лет находится под угрозой. Я прошу вас помочь мне в скорейшем получении загр<���аничного> паспорта.

Ваш И Бабель» {495}

В чем отличия?

Первое письмо — сугубо личное: жена больная, дочка беспризорная, старуха безумная (это про тещу — Берту Давыдовну Гронфайн), сам я весь извелся, помилосердствуйте, а то пропаду!

А во втором письме акценты расставлены совсем иные… Настолько иные, что заставляют ставить вопрос об авторстве.

Начнем с надписи на первом письме: «Архив».

Как она могла появиться. Время написания двух писем — продажного и печатного — практически совпадает: конец июня и 27 июня 1932 года. И, скорее всего, дело обстояло так. Принес Бабель письмо в официальное учреждение. Там его заставили письмо переписать, а первый вариант намеревались отправить в архив. Но — не отправили…

С кем же Бабель беседовал?

Вместе с бабелевским на аукцион выставили еще два писательских письма: Алексея Толстого (от 12 октября 1938 г.: «Я считаю долгом сигнализировать…» — в защиту М. М. Болотнера, главврача санатория в Кисловодске) {496} и коллективный (Н. Асеева, А. Безыменского, М. Голодного, С. Кирсанова, В. Инбер, В. Луговского, А. Суркова) донос 1935 года на «фашиста-хулигана» поэта Павла Васильева {497} .

Даты писем различны, а адресат у всех один — Каганович Л. М. Значит, происхождение писем установлено — это некий архив, где хранились документы означенного деятеля!..

Но, честно говоря, не значит… Рукописей Бабеля сохранилось крайне мало, а коллекционеров сегодня пруд пруди. И вот, для удовлетворения спроса, на рынок подбрасывают фальшивки. Пока робко и немного, но начало положено. Так что для удостоверения подлинности нужны какие-то дополнительные аргументы. И они есть!

Оказалось, что аукционное письмо Бабеля было опубликовано {498} . Публикатор — Юрий Михайлович Мурзин, заслуженный архитектор РФ и внучатый зять Л. Кагановича, все подробно изложил: от покойного деда жены осталась внушительная библиотека. И на полках — между книгами по архитектуре — стояло несколько папок с документами. В папках этих лежали и писательские письма {499} .

Так что можно успокоиться: письмо Бабеля подлинное, и на продажу его выставили наследники Кагановича.

В домашнем же архиве человека (если он не коллекционер) откладываются свидетельства того, к чему владелец был причастен лично.

А личной своей вовлеченности в бабелевские дела Лазарь Моисеевич не скрывал:

«М. Горький обратился в ЦК с просьбой разрешить Бабелю выехать за границу на короткий срок. Несмотря на то, что я передал, мы сомневаемся в целесообразности этого, от него мне звонят каждый день. Видимо, Горький это принимает с некоторой остротой. Зная, что Вы в таких случаях относитесь с особой чуткостью к нему, я Вам об этом сообщаю и спрашиваю, как быть».

Это из письма Сталину от 23 июня 1932 года {500} , — Каганович просит указаний.

А дело обстояло так. 1 июня 1932 года Политбюро ЦК ВКП(б) предоставило т. Сталину отпуск. Но на работу генсек перестал выходить уже 27 мая, и в отпуске провел не месяц, а целых три. Видно, вождь порядком подустал… И отбыл отдыхать. А в Москве на хозяйстве оставил Кагановича.

Оставить-то оставил, но отсебятины терпеть не собирался. Вот Каганович и изображает из себя преданного исполнителя…

Почему всего лишь изображает? А потому, что, не дожидаясь ответа от Сталина, выносит на утверждение Политбюро проект постановления —

Слушали:

«Просьба писателя И. Бабеля разрешить ему поездку во Францию сроком на 1,5 месяца».

Постановили:

«Разрешить поездку писателю И. Бабелю во Францию сроком на 1,5 месяца» {501} .

И резолюция — «За. Л. Каганович».

Но — сорвалось! Не рядом, не сбоку, а прямо поперек Кагановича другой секретарь ЦК наложил свое мнение:

«Решительно против. И. Сталин».