Михаил Трофименков - Красный нуар Голливуда. Часть II. Война Голливуда

Нина Ивановна (Тамара Туманова) — не пианистка, как Надя Степанова, а балерина («Дни славы», реж. Жак Турнер, 8 июня 1944 года). Отстав от труппы, она оказывается в подмосковном партизанском отряде под командованием Владимира (дебют Грегори Пека) и становится самоотверженным бойцом.

Крестьянский сын Коля («Мальчик из Сталинграда», реж. Сидни Залков, 20 мая 1943 года) с тремя друзьями создает партизанский отряд. К ним присоединяется Томми, сын британского инженера, подорвавшего плотину Днепрогэса и зверски убитого немцами. В финале Томми подорвет себя вместе с майором вермахта.

«Истоки опасности» (реж. Рауль Уолш, 3 июля 1943 года) начинаются с покушения на немецкого посла в Турции фон Папена. Покушение действительно произошло 24 февраля 1942 года, и единственной его жертвой стал сам бомбометатель. Организаторов — чекистов Георгия Мордвинова и Леонида Корнилова — быстро вычислили и приговорили к долгим тюремным срокам. Метя в Папена, Москва пыталась сорвать присоединение Турции к державам «оси». Голливуд мог бы не играть со столь щекотливым сюжетом, но предпочел вызывающе переписать неудобную реальность. По фильму, организовали покушение сами нацисты, чтобы очернить СССР в глазах турецкого руководства.

Да, советский резидент Николай Залешофф (Лорре) — непросыхающий лунатик и не доверяет американскому коллеге. Но все его странности искупает героическая гибель, а его сестра и коллега Тамара покидает экран под руку с суперменом из УСС, безусловно закрепляя тем самым боевое братство.

Когда тема, освоенная режиссерами первого ряда, одновременно становится достоянием категории «Б», это говорит лишь о ее насущности для массовой аудитории. С темой «русского союзника» это произошло даже с опережением.

«Мисс В. из Москвы» (23 ноября 1942 года) — фильм, радикальный в своей неосознанной пародийности даже по меркам Producers Releasing Corporation. Вера Марова, как две капли воды похожая на казненную Сопротивлением нацистскую шпионку, — последний козырь советской разведки. Выдавая себя за гестаповку Грету, она проникает из СССР во Францию самым экстравагантным способом за всю историю шпионского кино: пересекает то ли русско-французскую границу, то ли линию фронта на телеге с сеном.

Были и другие фильмы, сделанные сугубо благонадежными американцами, хотя бы анимационная «Русская рапсодия» (1944), где жизнерадостные кремлевские гремлины по винтику разбирали в воздухе самолет, на котором Гитлер летел бомбить Москву.

«Сталинистские» фильмы равномерно распределены между всеми ведущими студиями. Всеми — за исключением Paramount.

«Миссия в Москве» и «Истоки опасности» — это Warner. «Три русские девушки» — United Artists. «Северная звезда» и «Дни славы» — RKO. «Мальчик из Сталинграда» — Columbia. «Песнь о России» — MGM.

Не так уж и много, если принять во внимание, что норвежскому Сопротивлению Голливуд посвятил не менее пяти фильмов, французскому — не менее семи, а китайскому — как минимум четырнадцать.

Сценаристов выбирает студия, но кто диктует студии тематический план? Не советское же посольство. Партийность и опасные связи авторов ровным счетом ничего не значат. Коммунисты причастны к фильмам советского цикла, компартия — нет. Это была не советская, а самая что ни на есть американистская пропаганда, продиктованная эмиссарами ФДР. ДВИ недвусмысленно предписывал: «Мы должны бороться с ложью о России, подчеркивать силу и героизм русских».

Какие — после этого — могут быть претензии к «Миссии»?

ДВИ обязал Голливуд исполнить загадочное, почти мистическое указание: «Мы, американцы, отвергаем коммунизм, но не отвергаем наших русских союзников».

Советский цикл декоммунизировал экранную Россию, а не коммунизировал американский экран.

Майер не хочет просоветских фильмов. Русские — это годится, но когда вы думаете о Германии, вы думаете о нацизме, когда думаете об Италии — о фашизме, когда думаете о России — о коммунизме. Все знают, что после войны коммунизм станет нашей самой большой проблемой. Майер делает кино, чтобы держатели акций делали деньги, а не торгует идеями. Невзначай, но настойчиво Джозеф Манкевич подчеркнул, что сценарий «Песни» не носит политического характера, что он не о коммунизме, а о людях. О людях, как мы, людях, которых вы можете полюбить. Майера это не убедило. Русские не как мы. Они — коммунисты. Американцы — нет. Ратофф сказал, что это великая история любви с большой буквы «Л». Чудовищно. Я возненавидел его. Он все убил, но Майеру, кажется, понравилось. — Джаррико, письмо Ричарду Коллинзу .

Студии поручали писать (или «лечить») сценарии Хеллман, Джаррико, Уэксли не потому, что они коммунисты, а потому, что они — лучшие сценаристы. Естественно, в сценарии на такую тему они вкладывали душу, но шли поперек голливудской традиции лишь в одном: пытались придать экранной России чуть больше достоверности, чем экранной Африке. Хеллман, побывавшая в 1938-м в СССР, собрала досье документов и вырезок из советской прессы, заказала переводы материалов процессов над врачами, совершавшими преступления против человечности на оккупированных территориях.

Степень творческой свободы сценаристов нисколько не возросла. Изменилась конъюнктура — вот и все. Вклад коммунистов размывался, растворялся в финальном продукте коллективного голливудского разума. Сценарий «Песни» (рабочее название — «Выжженная земля») прошел через руки одиннадцати писателей. Уэксли привлекли в пожарном порядке лишь потому, что Роберт Тейлор предъявил претензии к сценарию, а Уэксли умел быстрее всех удовлетворять капризы звезд. Лейда отвечал только за подбор хроники для «Миссии» — ни одно из трех изменений в сценарии, им предложенных, не было принято.

Некоторые сценарии прошли экспертизу в советской миссии. Но к замечаниям Владимира Базыкина, второго секретаря советского посольства, Голливуд относился пренебрежительнее, чем к мнению Гисслинга. По сценарию «Песни» Базыкин сделал восемь замечаний. Предложил ввести в фильм представителей интеллигенции, использовать характерные русские имена (перекрестить импресарио Фрумкина в Петрова). Но предложение по существу — пусть Надя разъяснит смысл пакта — студия проигнорировала.

Майер сказал, что в «Песни о России» не должно быть никакой коллективной фермы; это должна быть частная ферма. Мы сказали, что в СССР таких не существует. Он сказал: «Почему это не может быть просто ферма отца Нади? Почему это должна быть коллективная ферма?» Мы в конце концов достигли компромисса. Мы не стали уточнять, коллективная она или частная. Мы просто обошли этот вопрос. — Джаррико .

О какой пропаганде можно говорить, если из «Песни» Майер выкинул слова «коммунизм» и «колхоз»? Из «Северной звезды» Голдвин вычеркнул «социализм» и «коммунизм». Слова «коллектив» и «СССР» звучат однажды — в тексте партизанской клятвы. Только слово «товарищ» проскочило несколько раз.