Джон Бэррон - КГБ. Работа советских секретных агентов

"Нет, нет, я хочу поквитаться, — поспешно ответил Джонсон. — Послушайте, друзья, я могу принести много пользы".

"Каким образом?" — спросил Уайт.

"Я могу заниматься пропагандой, — сказал Джонсон. — Я могу давать пресс-конференции, выступать по радио и делать другие подобные вещи".

Подавляя улыбки, советские офицеры со знанием дела расспрашивали его о прошлом, военном опыте и коллегах по последнему месту службы. Все это время Джонсон пил предлагаемый ему коньяк стакан за стаканом и с наступлением вечера находился в состоянии почти полного оцепенения. Когда русские помогали ему пробираться через снег к советской машине, он угрюмо думал, что ничего не достиг, и его грандиозный план о карьере в Москве никогда не осуществится. Русские ничего не обещали, за исключением приглашения приехать на беседу через две недели.

Они былц куда более дружественно настроены, когда он вернулся с Хеди в Восточный Берлин в начале марта. "Мы внимательно проанализировали Ваше положение, — начал разговор сотрудник, назвавшийся Уайтом. — Конечно, Вы могли бы искать убежища в Советском Союзе или Германской Демократической Республике. Но для чего? Вы хотите отомстить за причиненные Вам обиды. Лучше всего это можно сделать, оставаясь в армии. Мы уверены, что если Вы останетесь, из Вас выйдет активный борец за мир".

"Как это делается?" — спросил Джонсон.

"Время от времени Вы сможете доставлять нам информацию, — объяснил Уайт. — Для дела мира очень важно, чтобы мы знали о милитаристах, угрожающих миру".

"Вы имеете в виду шпионаж!" — воскликнул Джонсон.

"Борьбу за мир", — поправил его Уайт.

"Я никогда не думал о шпионаже, — сказал Джонсон. — Я ничего не понимаю в этом".

"Учиться нужно всегда", — ответил русский.

"Ну, если Вы обучите меня, поможете, — колеблясь сказал Джонсон, — я думаю, что смог бы попробовать".

Любая тайная организация избегла бы контакта с Джонсоном. Допрашивающие его русские поняли, что это совершенно аморальный человек, лишенный каких бы то ни было убеждений. За исключением пьянства, карт и связей с проститутками, у него не было, по всей видимости, никаких других интересов. На человека, желающего покинуть свою страну из-за столь мелочных как у Джонсона причин, едва ли можно полагаться. Если бы не его особое вульгарное и эгоистичное коварство, Джонсон был бы просто комичным. Согласно любой сколько-нибудь объективной оценке, надежды на то, что он сможет когда-нибудь совершить что-либо важное, были более, чем шаткими.

Решение КГБ завербовать его было, в сущности, автоматическим. Какую бы политику ни вел Советский Союз в данный период времени, КГБ остается организацией, предназначенной для ведения тайной войны, которая уходит далеко за пределы любого досягаемого будущего. Таким образом, он постоянно развивает сеть таких агентов, которые, не представляя видимой пользы в настоящее время, могут представлять большую ценность по прошествии пяти, десяти, даже двадцати лет. Существовал какой-то шанс, что со временем Джонсон займет такое положение, которое даст возможность эксплуатировать его. Шанс этот был очень отдаленным, но для КГБ не составляло никакого труда решиться ставить на него.

Джонсон, подгоняемый Хеди, вынужден был сдержать свое обещание, и 23 апреля 1953 года они поженились гражданским браком; процедура длилась около трех минут. Он устроил себе отпуск, сообщив в армии, что собирается провести его в Баварии. Вместо этого он и Хеди направились в Восточный Берлин, сели в поезд, отправлявшийся в Бранденбург, и провели свой медовый месяц как гости КГБ. Они жили в доме с высокой сводчатой крышей из красной черепицы; гостиная выходила в небольшой зимний садик. Ежедневно туда приходили русские и преподавали им азы шпионажа. Хеди обучали обязанностям курьера; она получила фальшивые документы и туфли с пустыми каблуками, куда можно было прятать фотопленки. К концу их пребывания там с ними на протяжении нескольких часов разговаривал пожилой немецкий психиатр, проверивший также интеллект Джонсона.

Можно только предполагать, как сильно повлияли на КГБ выводы, сделанные психиатром. Однако вскоре после возвращения Джонсона и Хеди в Берлин по отношению к ним была применена совершенно новая и длительная система обработки. О ней свидетельствовал Паула, офицер КГБ двадцати семи лет, заменивший первых трех русских.

Имя Паулы было Владимир Васильевич Кривошей, он был новичком в Германии и находился при исполнении своего первого зарубежного задания. У него было красивое лицо с узкими глубоко посаженными темными глазами, прямым носом и копной курчавых черных волос, делавших его еще моложе. Он отличался бесцеремонностью и самоуверенностью и настолько хорошо владел английским и американским произношениями, что часто сходил за американца.

К Хеди он относился с тем вниманием, с каким относятся к недоразвитому ребенку. В отличие от обычного поведения КГБ, он даже не пытался держать ее в неведении относительно отношений Джонсона с русскими. Он радушно принимал ее на тайных встречах и, если только позволяло время, льстил ей выдержанными в хорошем тоне ухаживаниями.

В отношении же Джонсона КГБ придерживался тактики терпеливого дрессировщика собак. Паула являлся своего рода хозяином, от которого зависела новая тайная жизнь Джонсона. Каждое послушание награждалось им, но не очень щедро; он делал выговор за малейшее отклонение от инструкции, но никогда не делал этого слишком сурово. Паула, а вслед за ним и остальные русские, избегали любого упоминания о политике или усилия найти к Джонсону идеологический подход. Вместо этого они пытались внушить ему идею, что с их помощью он превратился в важного и ценного человека.

Первоначальной реакцией Джонсона было желание как можно лучше угодить КГБ.. Под руководством Паулы ему удалось перевестись на работу писарем в отдел Г-2 (разведслужба) берлинского командного пункта. Здесь он начал беспорядочно фотографировать массы общедоступных документов, которые он выносил ночью. Вскоре он набрал такое количество ненужного материала, что КГБ приказал ему прекратить это. "Мы очень ценим Ваше усердие, но нам требуются только секретные документы", — сказал ему Паула.

Проявив еще большее усердие, Джонсон, воспользовавшись моментом, когда все ушли на обеденный перерыв, сфотографировал стенную карту с обозначенными на ней расположениями советских войск в Восточной Германии. "Что Вы скажете о карте?" — гордо спросил он во время очередной ежемесячной встречи с Паулой в Восточном Берлине.

"Ну, на самом-то деле! Нам не нужна американская карта, чтобы знать, где расположены наши собственные войска", — ответил Паула.