Дмитрий Брикман - Детский недетский вопрос

Конечно, конечно.

Я? Глупостью, легкомыслием, беспечностью, беззаветной любовью к курению и выпивке, семейной добропорядочностью. Мы вот сейчас с женой будем праздновать в сентябре золотую свадьбу. Чем я еще могу похвалиться? Дурацким оптимизмом, что ли. Больше, пожалуй, нечем.

25 января 2018 г.

Вероника Долина — бард, поэт.

И то и другое. Слова очень сильно любим. Очень сильно. Но песня следует за словами. И потом, на одни и те же слова мы при желании можем написать разные песни: романсеро, или колючую балладку, или даже рэп. Слова одни и те же, а музыка, наша собственная, интимная, будет другая. И потом — а вдруг я в течение дня напишу не один стих, а, скажем, три. А вдруг они начнутся, все три, одной и той же строкой — со мной такое бывает. Мне обязательно нужно дальше строчку выгнуть, завязать так, чтобы это было совсем не одно и то же, чтобы это не было позорно скучно, как-то постыдно пресно. Это требует работы.

Ну да. Застенчиво скажу: конечно. Бывает ощущение отрыва от земли, левитация, подлинная или вымышленная, но безотносительно ко сну. Легкое головокружение, небольшое вертиго, которое человек может испытывать от интересной, необычной музыки или от абзаца книжки, когда ты просто закрываешь глаза от неожиданности и летишь…

Конечно.

Отрываюсь. Конечно. Со мной такое бывает, а что вы думаете!

Есть такая книжечка Умберто Эко «Искусство и красота в средневековой эстетике». Она сделана как учебник, в ней огромное количество отсылок к античной литературе и к праантичной, в которой мы двоечники. А Умберто Эко — он мой дядюшка-доктор, он просто ветеринар для меня, я перед ним безмолвное животное.

Да. Потому что я молчаливое, жалкое, но живое. А он умеет поправить очень многое. Я к страницам Умберто Эко обращаюсь в труднейшую минуту. Ту книжку, которую я упомянула, я открываю с любого места и с восторгом принимаю небольшую дозу. Небольшую потому, что я боюсь ее читать, как принято, боюсь увять, боюсь своей недообразованности и того, что я заскучаю. Тогда мне будет так стыдно, что совсем некуда деваться. А открытый мной на любой странице Умберто Эко практически системно дает ощущение подпрыгивания над поверхностью, а иногда — большого полета.

Это не сенсационный вопрос, он не сбивает с ног. Все думают об этом сколько-нибудь. А если ты занимаешься искусством — пристально, профессионально, повседневно, — ты этот вопрос перед собой ставишь часто, хотя бы несколько раз в неделю.

Своего бессилия или возможного редчайшего, но очень эффектного для тебя всесилия.

Я не специалист. Я не теолог, я не теософ, я самодельщик, я обыкновенный поэт-ремесленник, но природный, правда, и практикующий всю жизнь. Таким образом, я вынуждена много раз в году находить для себя что-то похожее на ответ и как-то им себя утешить. Да, вероятно, высшие силы присутствуют над нами. До какой степени они наша собственная эманация и отражение нас? Можно ли им сказать, как у Шварца: «Тень, знай свое место»? Не тень ли мы сами, не проекция ли некоторого божественного замысла? Все это неразрешимые вопросы, это известный многим дуализм. Меня устраивает и та и другая позиция. Меня устраивает живое человеческое существо как песочные часы с переворотом: и как отражение высшего на Земле, и как отражение с Земли, проекция наверх. Я с высшими силами, как угодно назовите, в довольно тесном взаимодействии много лет. Напрямую, без институций. В лучшую минуту, бывает, мы немножко объясняемся.

Не все можно сказать, даже на заветной телепередаче, даже симпатичнейшему телеведущему. Нет, не все тут получится разъяснить, но мы с высшими силами достаточно близко взаимодействуем, в очень трудную минуту и в сладкую минуту тоже. И совершенно ясно, что тяжелых минут значительно больше. Но бывает, иногда слабеешь и просишь себе помощи, конечно. Раз есть нечто, что восполняет твои пробелы, что лечит твои раны, — обращаешься, почему нет? Обращаешься и очень нерегулярно получаешь помощь, непрямым способом. Это такая Почта России: хочет — довезет тебе твою посылку, а хочет — не довезет.

Очень часто — книжка.

Правда как истина, беспощадная методика по отношению к самой себе? Если так, то я сама довольно нелицеприятно смотрю и на себя, и на ближайшее окружение, и на то, что расположено со мной рядом. Я очень прямолинейна. И наводить беспощадный луч еще точнее — я в этом не заинтересована.

Нет, я гуманист. Я могу придержать язык по отношению ко многим вещам. А могу и спустить тетиву. Со мной мало кто лукавит. Я и в детстве воспитывалась в прохладной обстановке, мало чем декорированной. Я так росла, и мои дети тоже так растут. Я далеко не сиропна, я очень малокомплиментарна. Я помню, как после моих слов похвалы: «Молодец. Этот рисунок — высший класс» — с невозмутимым видом, стальными нотками в голосе, — по лицам детей пробегала легкая судорога счастья. Они чуть не жмурились от того, насколько их ослепляло внезапное солнце моего одобрения. Да. Так я устроена.

Маска — чудесная вещь. Это образ. Это часть артистического мира, впоследствии перемещенная в мир реальный. Любой артистизм человеку медицински важен, просто для управления жизненным процессом, так же как музыкальность, как владение словом, науками, языками.

Я бы рекомендовала детям и всем еще не закостеневшим генерациям работать со своим образом. Для этого нужны книги, стихи, драматургия. Отчего так тотальна любовь к старой мировой драматургии? Потому что многим льстит увидеть себя Офелией или Джульеттой. Неважно, что будут драматические решения под конец — эта изумительно, ослепительно прожитая за полтора часа судьба производит на человека молниеподобное впечатление.