Дмитрий Брикман - Детский недетский вопрос

Проснулись, и сразу начинает мучить?

Да, конечно. Когда я просыпаюсь и понимаю, что вчера ужасно работала и ничего не сделала, что родители заброшены, сын отбился от рук, дочь эгоистка благодаря, так сказать, мне, и внучка не ухожена, и муж не обласкан. В общем, это начинается примерно часа в три утра, поскольку я жаворонок, а заканчивается тогда, когда я дочитываю последние несколько строчек перед сном, понимаю, что вот это гениально, а то, что делала сегодня я, — полное говно.

Знаете, когда моему сыну было годика три, он пришел из детского сада и спросил меня: «Мам, что такое жопа?» Я сказала: «Знаешь, Димочка, этого слова нет. Такого слова нет, есть слово „изжога“. Вот когда дедушка съедает копченую колбасу, которую ему нельзя, у него начинается изжога. Такое слово есть, да». Наверное, дня через два мы с ним идем по улице, и он требует вторую порцию мороженого. Я отвечаю, что ему достаточно и больше я не куплю. И он мне говорит: «Как сейчас дам по изжоге». И тогда я поняла, что нужно прекратить обманывать человека. Я сказала: «Ну хорошо, есть слово „жопа“, но можно сказать иначе, и, вообще, все зависит от того, в каком контексте ты произносишь то или иное слово».

Вы же знаете, что слово может убить, оскорбить, задеть, вдохновить, поднять человека — это все искусство. Слово — это искусство. Эти «плохие» слова имеют глубокие корни в народной речи, в фольклоре. Они связаны с глубинными особенностями нашей психики, с историей рождения человека, зачатия человека и так далее. Эти слова имеют серьезную мощь. Во всяком случае, когда за рулем в экстремальной ситуации я позволяю себе выброс этих слов, я понимаю, что, возможно, я ускользаю от сердечного спазма, от сильного эмоционального стресса, понимаете? В прозе — это как блестки, как золотая краска, которую вы используете в наряде принцессы: заляпаете этим золотом, и будет совершенно вульгарная вывеска. А когда вы поставите блик, это будет необыкновенно живой взгляд, живой жест. Понимаете?

Ну, его никто не видал, и евреи первые решили, что это отвлеченное существо.

А что такое Бог для Дины Рубиной?

Можно я не буду комментировать этот вопрос? Эта вещь очень интимная.

Знаете, когда мой маленький племянник спросил маму, откуда взялись люди, то моя сестра ответила: «Людей, Боренька, создал Бог». Он сказал: «А дядя Витя говорил мне, что люди произошли от обезьян». Тогда она сказала: «Понимаешь, тут уже кто как хочет: дядя Витя произошел от обезьяны, а нас с тобой создал Бог».

Да, меня очень волнует тема судьбы, тема времени, человека и времени и тема человеческого рода, непрерывной длительности человеческих генов, которые всплескивают в дальних потомках, еще не понимающих, что они несут в себе драгоценную суть какого-нибудь прадеда или прабабки. Меня это все страшно волнует. Писатель — не фейерверк и не дивертисмент, это человек с несколькими идеями фикс, вернее, с несколькими кардинальными вопросами, которые его волнуют до боли на протяжении всей жизни… Что там было по поводу судьбы?

Вопрос звучит так: «Если существует судьба, то что тогда зависит от человека?» Но я бы сначала хотел узнать, как вы видите судьбу. Если бы вас попросили вылепить или нарисовать образ судьбы, как бы вы ее изобразили?

Я думаю, что это поток, очень сильный поток. Судьба может зашвырнуть человека в пятилетием возрасте в город Магадан с родителями-зеками, один из которых дирижер симфонического оркестра московской филармонии, а другой — блестящая пианистка… Но даже в этом случае судьба поворачивается совершенно по-разному, потому что все зависит от букета генов этого человека, от его личности, от силы характера, от того, что он делает с теми обстоятельствами, в которых оказался.

Обстоятельства — штука предрешенная. Что с ними делать — зависит от человека.

Никогда, никогда. Можно притереться к другому человеку.

А ваши книги меняют других людей?

Нет, литература никого не меняет, никого. Она проникает в человека совсем другим путем — с черного входа, она оставляет какие-то небольшие зацепки, зарубки, тень какую-то, к которой иногда возвращаешься мысленно. Нет, человек приходит в мир таким, каким подарили нам его созвездия генов. Созвездия генов — это и есть человек, его можно чуть-чуть отшлифовать, научить, в какой руке держать вилку,

; какой руке держать нож, как подавать даме руку… и еще не всякого научишь этому. А вот выражение лица, манера двигаться, движение души, доброта природная или природная недоброта — ничего вы с этим сделать не можете, просто ничего.

Нет, доброта — это огромный талант, который дается человеку опять-таки при рождении, это дар такой или наказание, но это драгоценное качество, которое человек несет по жизни, как тяжкий груз, потому что страдает от этого всегда.

Для меня это человек, напрочь лишенный чувства юмора.

И все. Должна вам сказать, что я встречала людей недалеких, но феерически остроумных, и это чувство смешного удивительно держит на плаву. Ощущение и понимание смешного гораздо важнее, чем чувство юмора. Чувство юмора — это хороший анекдот. А вот чувство смешного непременно связано с творческим началом в человеке, это какой-то новый, отстраненный взгляд на происходящее. И вот если человек лишен этого чувства, то я не буду с ним общаться под самым благовидным предлогом, ничего не могу с собой сделать.

Эпатаж нужен той личности, которая без него не может. Вы знаете, это зависит опять-таки от натуры человека. Есть люди с протестной компонентой от рождения. Сальвадор Дали, например, который просто не мог не эпатировать публику, и это объяснимо. Есть люди, для которых весь эпатаж, все их эпатажное отношение к действительности уходит в творчество, и тогда они сами по себе могут быть вполне как снулые рыбы, но создавать при этом феерические вещи в творчестве. Бывает по-разному. Для чего нужен эпатаж? Наверное, он для чего-то нужен обществу.