Дмитрий Брикман - Детский недетский вопрос

То, что вы сейчас процитировали, это ответ и есть.

Не история человека — история некоторых обществ, история некоторых государств, да. Потому что я писал эти слова о конкретном государстве Российском.

Это, видимо, заложено даже не в человеческой природе, а еще в природе млекопитающих. Склонность к битвам — это не прерогатива людей, в природе что-то с чем-то постоянно воюет. Те, кто пропагандирует войну, любит войну и говорит, что человечество без войны не может обходиться и время от времени даже должно воевать, они очень часто в качестве доказательств именно это обстоятельство и приводят: что в природе тоже происходят войны. Но мне кажется, что одно из исторических предназначений человека — с этим как-то справиться.

Есть понятие природы, есть понятие культуры. Культура — это выстраивание чего-то поверх природы, над природой. Пукнуть за столом — естественно для человеческого организма, но это не значит, что так надо делать. Потому что культура — это, вообще, система ограничения, это система преодоления. Да, человеку свойственно быть агрессивным иногда. Но человеку же свойственно с этой агрессией внутри себя как-то справляться, и если с чем и воевать, то с этой агрессией.

Надо все время учиться. Очень важный механизм понимания — это сочувствие. То, что называется эмпатия по-научному. Это попытка рассуждать так же, как рассуждает человек, которого мы не понимаем, или которому кажется, что мы его не понимаем.

Одна из фундаментальных проблем всякой социальной жизни — это взаимопонимание. Возвращаясь к предыдущему вопросу, это взаимопонимание как раз прививкой против войны и может быть. Надо стараться.

Я ни о чем не хочу ругаться, но иногда приходится. И сказать, о чем конкретно, трудно, потому что это самое «о чем» обычно навязывается со стороны. Если обобщить, я хочу ругаться больше всего о человеческой глупости. Я большую часть дурных человеческих поступков объясняю не злым умыслом, не каким-то заговором, а глупостью. Очень много дураков кругом.

Я вовсе не уверен в том, что я прав.

И в этот момент я не уверен, что я прав. Я, собственно, потому и пишу, что я не уверен, что прав. Мне кажется, тот, кто уверен в своей правоте, особенно и сказать ничего не может, он уже уверен. Мне кажется, человек, который что-то говорит или пишет, делает это потому, что самому себе хочет что-то объяснить, самому себе хочет задать какой-то вопрос. Уверенность в своей правоте — это признак некоторой тупости. Мне кажется, что и я сам, и человек, с которым мне хочется и интересно разговаривать, — это человек рефлексирующий. Это человек, не уверенный в своей правоте.

Этот инструмент называется «опыт». Без опыта ты не знаешь. Как узнать, что ты ошибаешься, — ты прикоснулся к горячему утюгу и быстро понимаешь, что ты ошибся. Ты съел слишком много немытых фруктов, обязательно поймешь на следующий день, что ты ошибся. Только так.

Не знаю. Мне хочется им быть, но я в этом совершенно не уверен. Я рефлексирующий человек, поэтому я размышляю сам на тему, хороший ли я человек, и далеко не всегда в свою пользу. Все время вспоминаю какие-то вещи, которых стыжусь, когда надо было бы не так поступить, не то сказать. Не знаю, хороший ли я человек. Об этом лучше рассуждать не самому человеку.

Дело в том, что значение этого слова менялось со временем. Когда-то совестью считалось религиозное чувство. Оттуда были законы о свободе совести и так далее. Но в светском варианте совесть — это способность к стыду, способность стыдиться неблаговидных поступков, способность из каких-то вариантов решений и поступков выбирать тот, за который тебе не придется краснеть.

Честь — это двоюродная сестра все той же совести. В наше время представления о чести — это некоторая забота о собственной репутации.

Да, конечно.

В глазах других или в своих глазах?

В своих. И других тоже. Я уважаю мнение очень многих людей. Тем более что для меня, как и для многих других, репутация — это символический капитал. Иногда бывают случаи, когда она конвертируется в несимволический капитал. Если у человека есть репутация, ему доверят свой кошелек — говоря условно, метафорически.

Я считаю, что нет, во всех смыслах этого слова. Хотя я сначала хотел ответить: нужно или нет верить в сказки, зависит от того, кто и с какой целью тебе эту сказку рассказывает. В детстве в сказки верят, иначе бы не было сказок. Но каждый человек достигает того возраста, когда надо перестать верить в сказки, и чем раньше это произойдет, тем будет лучше. То есть вера в сказку — это, собственно, и есть детское состояние человека, независимо от того, сколько ему лет. Есть люди, которые верят в сказку и в 80 лет.

Нет. Это инфантильность.

Дело в том, что среди верящих в ту сказку, о которой вы говорите, то есть в религию, было огромное количество великих философов, или Бах с Моцартом. Все-таки это не вполне сказка. Сказка — только сточки зрения атеиста, атеизм возник всего лишь в XVIII веке, а религия была мощным движущим механизмом для мысли, для творчества, для благородного человеческого поведения и так далее. К религии не надо относиться как к сказке, это неправильно. Сказка — это сказка.

Религия обожествляет Бога. Сказка склонна обожествлять человека, и это неправильно. Вера в Сталина — это сказка, а вера в Христа — это не сказка.

Я человек неверующий, но очень уважаю верующих людей. Я готов признать, что мое неверие — мой ущерб, что я не способен к этому. Но я понимаю Бога как любовь.