Дмитрий Брикман - Детский недетский вопрос

Это как счастье. У Шолома Алейхема было: «Талант — это как деньги: либо есть, либо нет». Видимо, и любовь, и счастье — либо есть, либо нет. Я очень хорошо помню себя ребенком, я тоже кого-то спросил из взрослых «Что такое любовь?», мне сказали: «Когда она будет, ты поймешь». И я с этим знанием как-то жил.

Вопрос неожиданно очень философский, потому что речь идет не только о фотографии, а о том, можно ли проникнуть в художественный текст, можно ли влезть в кинофильм, можно ли зайти в роман. Наверное, можно. Восприятие художественного текста — это и есть способ войти в фотографию.

Если исторического события, это немножко другой вопрос — хотелось бы мне пожить тогда-то или стать участником того-то. Мне кажется, если у человека достаточно развито воображение, то он так и сделает: куда ему захочется войти, туда он и войдет.

Раньше хотелось в коллективную фотографию моих любимых поэтов. Есть знаменитая фотография, где вместе Мейерхольд, Маяковский, Пастернак и с ними юный композитор Шостакович — я бы туда пристроился, конечно.

Я считаю, что это выдающееся произведение, хотя не могу объяснить почему. Кроме того, что это одно из произведений мировой живописи, это еще и центр легенды. Бывают произведения, которые волей исторических обстоятельств становятся чем-то большим, чем они есть. Первое, что приходит в голову, кроме этого квадрата, это «Мона Лиза», объект вне критики. Именно поэтому великий художник-дадаист Марсель Дюшан к репродукции «Моны Лизы» приделал усы и тем самым эту картину сознательно профанировал.

Если «Мона Лиза», тоже стоящая в центре мифа, находится абсолютно вне критики, то «Черный квадрат» находится в центре постоянной критики. Постоянно люди задаются вопросом: «Почему это искусство?»

А почему это искусство?

Искусство, вообще говоря, это все, что мы таковым считаем. А почему это не искусство? Почему нет?

Это называется инсталляция, на эту тему я не готов говорить. Современное искусство — это такая штука, к которой надо издалека подходить. Могу сказать, что все неслучайно, все имеет смысл, но этот смысл возникает только контекстуально, когда ты знаешь, что за чем шло и что чему предшествовало.

Квадрат Малевича тоже возникал в ту пору, когда в стране и в мире в области искусства происходили абсолютно радикальные перемены. Когда подвергалось сомнению абсолютно все (все ценности и постулаты), чем до этого занималось искусство. Малевич, мне кажется, эту картину создавал исключительно с провокационно-эпатажными намерениями. Но случайно получилось так, что она стала коротким замыканием в истории искусств. Так случилось, что многие художники сказали: «Возможна ли живопись после „Черного квадрата“?» То есть «Черный квадрат» существует не сам по себе, он разделил историю искусств на до и после. В этом его большая роль.

Эпатаж — это шоковая терапия, он нужен для того, чтобы немножко взбодрить. Потому что люди, которые потребляют искусство, очень самодовольны. Им кажется, что искусство существует исключительно для того, чтобы им создавать уют и комфорт. Хотя совершенно не для этого. У искусства есть такая функция, но есть и другие — например, человека беспокоить, тыкать носом в его проблемы, заставлять думать о неприятных вещах. Этим всем занимается искусство. В том числе есть у него и эпатажная функция. Если искусство только эпатажное, то оно, конечно, долго не продержится. Но эпатаж как элемент художественного воздействия необходим.

Смотря чего. Я как-то хорошо отношусь к застенчивым людям, мне кажется, что это один из признаков порядочности. Конечно, Ильф и Петров изобразили такого персонажа как застенчивого голубого воришку, но это случай особенный. А вообще, мне кажется, застенчивые люди большую симпатию вызывают, чем развязные. Стесняться хорошо дурных поступков, плохо стесняться, скажем, бедно одетых родственников.

15 лет, девочка: «Можно ли доверять людям?»

Смотря каким. С точки зрения личного самоощущения, самоуважения и всего прочего людям, даже незнакомым, лучше доверять, чем не доверять. Разумеется, это иногда приводит к сильным разочарованиям, иногда это приводит даже к каким-то катастрофам, к потере денег, к потере чего-то еще, но мне кажется, самому человеку легче живется, когда он доверяет, чем когда он не доверяет.

Скорее, да.

Вопрос вопросов. Этими двумя вопросами занимается вся мировая философия, а также религия, искусство и естественные науки.

Почему живем… Мы живем, потому что нам внезапно и незаслуженно сделан такой подарок, которым мы чаще всего плохо распоряжаемся. Этот подарок жизнь и есть. А умираем мы потому, что вышли из небытия и туда же возвращаемся.

Религия — придумана ли она, сказка ли она, — но религия вроде как умеет избавлять человека от смерти, по крайней мере, от страха смерти. Потому что смерть — это какая-то черта, еще секунду назад была жизнь, а сейчас это уже не жизнь.

Затем, чтобы в разных формах, в разных вариантах постоянно задавать себе именно этот вопрос. Мы живем затем, чтобы интересоваться «зачем».

19 апреля 2018 г.

Людмила Улицкая — писатель, сценарист.

Первый традиционный вопрос передачи. 3 года, мальчик: «Кто я?»

Это замечательный вопрос, главный вопрос жизни. И, кстати сказать, это один из важнейших американских тестов. Когда людям задавали вопрос «Кто вы?», они, не зная, что анализируются, отвечали самым разнообразным образом: «Я — инженер», «я — еврей», «я — гомосексуалист». Каждый определял себя каким-то одним словом. И это слово было чрезвычайно важно, потому что оно говорило о той иерархии, которая существует в голове человека, — что для него в себе главное. Должна вам сказать, что я ответила на этот вопрос единственным достойным образом. Я сказала: «Я — Люся Улицкая». Этот ответ дает около 1 % людей, потому что 99 % стараются себя определить через какую-то группу. Быть самим собой — трудное дело. Но трехлетний ребенок точно, как правило, обозначает: «Я — Вася», «Я — Таня», «Я — Коля». Это очень правильный, хороший ответ на этот вопрос. Так вот я — Люся Улицкая.