Юрий Поляков - В зоне риска. Интервью 2014-2020

– Может быть, ваш конфликт связан с тем, что он писатель антисоветский, а вы – советский?

– Да, я – советский. И что? Я же не настаиваю на том, что моя точка зрения единственно правильная. Я просто её высказываю. Спорьте! Но если в нашем государстве с благословения кремлёвских политтехнологов «школы Натана Дубовицкого» и дальше будут размываться базовые ценности, это плохо кончится. Поясняю на примере. Солженицыну, который с пониманием относился к Власову, считая измену формой борьбы с ненавистным режимом, поставили памятник. И я тут хочу заступиться за Дмитрия Быкова – хотя он герой отнюдь не моего романа и не мой единомышленник. На него спустили всех собак, когда он высказался о желании написать книгу о Власове в серии «Жизнь замечательных людей». Ребята-кремлята, вы уж определитесь, чтобы не морочить людям головы. Если за одни и те же идеи Солженицыну ставят памятник, а Быкова ругают как последнего сукина сына, это уже какая-то форма государственной шизофрении с раздвоением личности.

– Вы очень давно говорите, что государство неправильно ведёт политику поддержки театрального искусства, киноискусства. Мы имеем в виду выделение денег на съёмки и постановку спектаклей, мягко говоря, невысокого художественного уровня. Почему государство не следит за тем, на что и как потрачены средства?

– Мне кажется, проблема не в государстве как таковом, а в том среднем слое чиновников, у которых просто нет ни мировоззрения, ни позиции, ни идеалов. А если и есть, то они далеки от интересов нашей страны и народов, её населяющих. Вот пример. Есть фильм «Поручик Ржевский и Наполеон». Там, кстати, в роли Бонапарта снялся будущий президент Украины Зеленский. Более чудовищной ерунды, снятой на государственные деньги, да ещё к 200-летию победы над супостатом, невозможно себе вообразить… И больше к этой дате не сняли ни-че-го! Кто принимал такое решение? Неведомо. Кто ответил за это поношение? Никто.

– Погодите, вот вы – председатель Общественного совета Минкульта.

– Общественный совет не принимает решений, он лишь рекомендует и предостерегает. Кстати, к нашим рекомендациям и предостережениям едва прислушиваются. Была история с фильмом «Смерть Сталина», которому неожиданно выдали прокатное удостоверение. Потом посмотрели и сказали: батюшки, это же поклёп на нашу непростую историю. Вот тогда нас и собрали: мол, протестуйте от имени общественности. Потом я пытался выяснить, а кого наказали за выдачу прокатного удостоверения такой чудовищной галиматье? «Да ну вас, Юрий Михайлович, вы какой-то кровожадный…» Вот так.

– Когда мы с Кареном Георгиевичем Шахназаровым говорили про великое советское кино, он отметил, что был ежегодный заказ от государства крупнейшим режиссёрам. И процесс создания таких фильмов контролировали. И в результате чаще всего выходили очень сильные фильмы.

– В СССР была культурная политика. А сейчас её нет. Как системы. Я уже упоминал юбилеи великих писателей мирового уровня. Хоть один фильм по их произведениям был создан к годовщине? Нет. Почему? Бог весть…

– Может, и хорошо? Вы представляете, что сейчас сделают из классиков? «Матильду» помните?

– Хотиненко, Кара, Бортко, Лебедев очень даже хорошее кино сделают. А вот зачем лезть в личную жизнь сложного нашего царя, когда общество и так разделено, я не понимаю.

– Провокация. Но ваши-то книги – тоже провокационны.

– Провокативны, с вашего позволения. Меня однажды спросили: как бы вы отнеслись к такому варианту: ваши вещи никогда бы не напечатали, но Советский Союз сохранился бы, страна не распалась бы таким чудовищным образом, 20 миллионов русских не оказались бы за рубежом на положении людей второго сорта? Я ответил так: да хрен с ними, с этими повестями. Страна и судьбы людей дороже. И это не рисовка, а правда.

– Ваш читатель и почитатель Михаил прислал вам такой вопрос: «Сто дней до приказа» были таким зарядом тротила, который взорвал огромную дамбу цензуры. Как вы оцениваете нынешнее состояние свободы в России? Насколько свобода слова для вас священная корова? Как вы относитесь к благим намерениям ограничения свободы слова со стороны государства?»

– Типичная поздняя мифология. Ничего я не взорвал. Эту повесть стойко не печатали до лета 1987 года, пока некий немецкий паренёк Руст не приземлился на Красной площади, каким-то чудесным образом пролетев через все наши кордоны. Горбачёв спохватился, что у него-де очень плохие военные. И поснимал всю верхушку, как раз созревшую для переворота. Именно в этот промежуток состоялся знаменитый звонок главы военной цензуры Андрею Дементьеву, редактору журнала «Юность»: «Вы напрасно поставили в номер «Сто дней до приказа». Мы всё равно не пропустим». А он ответил: «Вы бы лучше Руста на Красную площадь не пропустили». Тогда я, как молодой тщеславный писатель, испытывал эйфорию. Но даже у меня закралась мысль: что-то тут не так… Если в государстве мнение военной цензуры ничего не значит, такое государство долго не протянет. Держава обязана защищать свои секреты и интересы, в том числе и на пространстве культуры. Иначе она развалится. Так и получилось. Интереснее другое. «Сто дней…» в 1984 году решили напечатать в двух номерах «Советского воина» и потом провести дискуссию, но категорически против выступил заместитель начальника ГлавПУРа генерал Волкогонов. Почему этот человек, вскоре проклявший «тоталитаризм» и ставший «пламенным демократом», сделал всё, чтобы влиятельная советская литература не включилась в борьбу с дедовщиной? Может быть, механизм тот же, что и теперь, когда вдруг «ни с того ни с сего» снимают глумливый фильм о победе над Наполеоном. И много ли таких волкогоновых в нынешних коридорах власти?

– Гниение государства – это абсолютно отрицательный процесс. Но если цензура, если государство решит, что для него необходимо гайки закрутить, всё равно этот процесс гниения оно не остановит… Тем не менее запрос на цензуру сейчас очевиден. Цензура в вашем понимании – это сугубо отрицательная вещь или всё-таки положительная? Как её настроить так, чтобы это было во благо государства?

– Есть цензура и цензура. При советской власти то была официальная структура, мощный государственный инструмент. Цензура, как она это понимала, защищала интересы страны в прессе, в искусстве. Правильно, неправильно, но она защищала, руководствуясь политическим курсом. Сейчас у нас цензуры как государственного института нет. Но у нас есть корпоративная цензура. У нас есть цензура политических блоков и аппаратных кланов. У нас есть цензура тусовки – литературной, театральной киношной и так далее. Когда был в разгаре мой конфликт с окружением Солженицынского фонда, на меня наехала со всей мощью госпечати официозная «Российская газета». Ей Путин поручил? Сомневаюсь. И вот что интересно: читатели «РГ» на сайте газеты, комментируя погромную статью Сараскиной, поддержали именно меня. Но об этом принципиальном факте «Российская газета» деликатно умолчала. Это ли не цензура? Конечно, цензура. Есть либеральные издания, скажем, журнал «Знамя», в котором просто заявляют: писателя Полякова для нашего журнала не существует. Именно так сказали автору, когда он принёс туда рецензию на мой роман «Любовь в эпоху перемен», который, кстати, популярен у читателей. Это тоже цензура. Не общеполитическая, а конкретной политической, а то и этнической группы. И она, такая цензура, кстати, действует гораздо беспардоннее, чем советская цензура, с которой можно было бороться или договариваться.