Дарья Златопольская - Важные вещи. Диалоги о любви, успехе, свободе

Главный герой фильма – преуспевающий комедиограф Голливуда 1930-х годов, добившийся успеха во времена Великой депрессии. Его комедии очень популярны, но он чувствует, что в мире происходит что-то невеселое, и принимает решение снять драматический фильм, отражающий жизнь людей. Чтобы понять, как живут бездомные и бродяги, он отправляется в путешествие, с ним происходят ужасные вещи, его обвиняют в убийстве, он попадает в каторжную тюрьму. Никто не верит, что он известный кинорежиссер, и его эксперимент уже не кажется ему такой уж хорошей идеей.

И вот в канун Рождества всех заключенных тюрьмы пригласили в церковь для чернокожих. Это был 1931 год, депрессия, у людей ничего нет, но в канун Рождества горожане приглашают каторжников к себе в гости. И на импровизированном экране им показывают один из диснеевских мультфильмов, «Игривый Плуто». И тут прихожане церкви и заключенные на какое-то время забывают о своем горе и начинают хохотать. Все их проблемы и тяготы мгновенно улетучиваются. Главный герой смотрит вокруг себя и говорит: «Что я делаю? Вот чем мне следовало бы заниматься. У меня есть талант, и я должен нести людям смех и радость».

Он, конечно, находит способ выйти из тюрьмы и возвращается в Голливуд. Ему говорят: «Теперь у вас есть просто невероятный опыт, и вы должны рассказать всему миру о лишениях и обо всем, что с вами произошло». Но он отвечает: «Ни за что! Я собираюсь снять очень веселый фильм для всех этих несчастных людей».

«Странствия Салливана» – очень смешной фильм. Он произвел на меня очень сильное впечатление. Я повторял про себя эту фразу главного героя: «Я хочу дарить людям радость – это особый вид искусства».

У каждого человека есть свое представление о том, что значит реализовать себя. Для одних самореализация в том, чтобы получить «Оскара», для других – это успех у публики или огромные кассовые сборы. Мне удалось добиться всего этого. Но давайте я расскажу вам одну историю, которая со мной случилась.

На создание моего первого полнометражного мультипликационного фильма «История игрушек» ушло четыре года. И вот проходит пять дней после выхода фильма на экраны. Поймите, все эти мультипликационные персонажи еще были новорожденными, только моими! Я поехал в путешествие вместе с семьей, и у нас была пересадка в Далласе. И вот я выхожу из самолета и вижу четырехлетнего мальчика, который стоит вместе с матерью и держит в руках куклу – Ковбоя Вуди. Он ждал встречи со своим отцом, чтобы показать ему новую игрушку! Это был первый раз в моей жизни, когда я увидел одного из наших героев за пределами анимационной студии или за пределами киностудии Уолта Диснея. Я был невероятно тронут этим мальчиком. Я каждый день вспоминаю его лицо, потому что в тот момент я понял, что этот персонаж, Ковбой Вуди, больше мне не принадлежит. Он принадлежит ему.

Это я к тому, о чем идет речь в кинофильме «Странствия Салливана». В такие моменты испытываешь то же самое чувство, что и главный герой этого фильма.

Д. З. Ваш папа был выдающийся режиссер, художественный руководитель Московского цирка. Я не знаю, уместна ли такая параллель, но когда вы выходите один на один с залом в своих концертных программах, я вижу в вас что-то, чему вы, возможно, научились за кулисами цирка, видя, как клоун выходит на манеж один на один с залом.

С. Ю. Клоун – это особенное, чужое, ни на что не похожее и потому интересное. Я могу рассказать вам о моем последнем общении с Карандашом. Михаил Николаевич Румянцев, то есть клоун Карандаш, активно работал в цирке в то время, когда мой отец им руководил. Наша «квартира» – полторы угловых комнаты без туалета – была рядом с его гримерной. Человеком он был сложным, углубленным в себя, большим аналитиком. Я не знаю, был ли он мудрецом. Но он анализировал свой голос, как он должен звучать, его воздействие на людей. Тогда же говорили без микрофонов. Надо на три тысячи человек сказать. И сказать надо, во-первых, мало, потому что на много не хватит дыхания. А во-вторых, сказать точно и так пронзительно, чтобы оно попало в цель.

И вот прошло много лет. В Доме отдыха в Сочи я встречаюсь с Михаилом Николаевичем и, уже будучи взрослым, стал с ним беседовать. Я запомнил, как он говорил: «В театре надо знать, что такое антре!» (клоунада сама называлась «антре», то есть «выход»). «В театре у вас потом начинаются сложные дела, всякая психология, но главное – выход! Надо себя заявить. Это должно произойти в первые 4 секунды. Вот таким я буду!»

Казалось бы, что тут анализировать? Шляпа набекрень, собака Клякса, да еще этот его голос – «Кукарача пришла!» – всего-навсего. А у него ради этой «Кукарачи» варилась целая теория воздействия на громадную толпу, теория смеха.

Сам Карандаш был человек крайне неулыбчивый, абсолютно лишенный шутливости, – в отличие от Юры Никулина, который тоже был не особо улыбчив, но очень открыт. Михаил Николаевич был человек в себе. И он создавал этот самый смех. И Михаила Николаевича, и Юрия Владимировича я видел на начальных этапах, когда еще только рождалась эта легкая маска.

Вы знаете юмор с самых разных сторон. Владимир Меньшов упоминал, что был совершенно не в состоянии снимать «Любовь и голуби», потому что каждый раз, когда вы появлялись на площадке, сохранять бесстрастие и сдерживать смех было для него не по силам.

Так смеяться, как умеет смеяться Меньшов – зажимая себе рот, чтобы не испортить фонограмму, мог только еще один человек. Миша Козаков, царство ему небесное. Бывают такие люди, у которых отклик сверхвыраженный.

Вы упомянули, что у Карандаша была «теория смешного». А у вас она есть?

Так это и есть работа комика! Есть комики двух гримас – они знают, что у них лицо смешное, когда они делают вот так и вот так. Но это все же не очень высокий уровень. А Карандаш – это уже создание образа. Часто удивляются, как это: маленькая реприза рождается иногда полгода, а потом мгновенно случается на манеже.

В цирке трудно, а на экране заставить людей смеяться еще труднее. С помощью техники, «фокусным способом» – это замечательное искусство. Высший, недосягаемый гений – Чаплин. Он выделялся, во-первых, виртуозностью своего тела, а во-вторых, придумыванием трюков. Гениальным придумыванием и гениальным исполнением. Сегодняшний зритель – я это замечаю на детях испорчен техническими фокусами кино, сегодняшним монтажом. Он уже не способен оценить, как Чаплин работает со своим телом, – мало ли, все можно нарисовать. А Чаплин и правда как будто нарисованный, мультипликационный персонаж.

Джон Лассетер, основатель студии Pixar, восхищается Бастером Китоном. В разговоре со мной он сказал, что Китон – это самое удивительное приближение человека-актера к мультипликационному персонажу. В его устах это был огромный комплимент.