Евгений Крушельницкий - Город мастеров

Но язык — сложная система, состоящая из очень разных частей. У школьников всегда был свой сленг, и пусть он будет. Есть профессиональный язык, есть разговорный, есть литературный. Мы хотим, чтобы стояло это большое здание, не превращаясь в руины, где всё в общей куче. Проблема нашего времени в том, что происходит смещение всего, и никто уже не понимает, что правильно, что нет, что корректно, а что недопустимо. Литературная норма, которая была до перестройки, отчасти разрушена, а новая ещё не создана. Хотелось бы вернуться к стабильности в языке. Но при этом он должен быть разный: на молодежном телеканале пусть будет язык молодежи, в глянцевом журнале — язык гламурной тусовки. Нельзя запретить сленг, как нельзя запретить брань, но важно понимать, что и когда уместно. Пусть школьник говорит с товарищами, как у них принято, но он не должен так говорить с родителями. Кто владеет этим переключением, тот владеет и языком. Когда говорим, что человек образован, это значит, что он понимает, где как надо говорить. Это умение отчасти потеряно, и его хотелось бы вернуть.

— Наш язык, конечно, переживёт нынешние времена. Но в чём тогда смысл этого разговора, если он вряд ли что-либо изменит?

— Язык зависит от того, что мы о нём думаем и что говорим. Главное, что он нас волнует, а это может подействовать сильнее любых призывов и запретов.

Занятное это чтение — список столичных улиц, которые ещё недавно вызывали у москвичей затяжные споры. С карты города исчезли не только имена Дзержинского и Землячки, но и Чехова, и Чайковского — названные в их честь улицы снова стали Малой Дмитровкой и Новинским бульваром. Зато улицы 10, 40, 50… лет Октября благополучно пережили неспокойные времена. Равно как и улицы «Искры», Третьего Интернационала, Розы Люксембург и Урицкого. О Партийном переулке не говорю, потому что уже трудно понять, о какой партии речь. А с вождями трудящихся и вообще сплошные вопросы. Улица Готвальда теперь — Чаянова, а вот на площади Ле Зуана без перемен.

Эта тема привела к доктору филологических наук Михаилу Викторовичу ГОРБАНЕВСКОМУ. Профессор не только много лет занимается московской топонимией, но и, помнится, был в числе руководителей межведомственной комиссии по наименованию улиц при Мосгордуме.

— Михаил Викторович, на сторонний взгляд, упомянутая комиссия трудится довольно вяло, если уж на карте столицы до сих пор остается множество образцов чиновничьего творчества позавчерашнего дня. А как вы оцениваете состояние московских названий?

— Положительно. Если говорить о наведении порядка, то Москва в этом деле лидирует. Ни в одном субъекте Федерации нет специального закона о наименовании территориальных единиц, а есть старые инструкции. Его подготовила та самая комиссия, о которой вы говорите, и я был одним из разработчиков. Когда на заре перестройки мы пытались добиться, чтобы мы и наши дети, глядя на географическую карту города, не чувствовали себя в музее партийной славы, то споры сводились в основном к исторической справедливости. Теперь же в законе сформулированы четкие общие принципы, и остается лишь им следовать. Но отношение к законам в России своеобразное, поэтому с комиссией я в конце концов расстался.

— Что же вас не устроило?

— Поводом к моему уходу стала история с Артёмом Боровиком. Через несколько дней после трагической гибели журналиста я с удивлением услышал заявление высокопоставленного чиновника о том, что московское правительство, желая увековечить его память, обязательно переименует Трубниковский переулок в переулок Артёма Боровика. Дело даже не в том, что в этом переулке прошло моё детство. Его название связано с Трубничей слободой, где триста лет назад жили трубочисты. Это не менее ценный памятник истории и культуры, чем древний храм или рукопись. Кроме того, это прямое нарушение московского закона, в котором прямо сказано, что присвоение улицам имен известных граждан может производиться лишь по истечении десяти лет со дня их смерти, причем речь идет только о новых улицах. Эту принципиальную позицию мы закладывали, учитывая горький советский опыт, когда карта Москвы, да и всей страны, превратилась в топонимический пантеон. Один из самых первых примеров — Рогожская застава, переименованная в 1919 году в Заставу Ильича. Заметим, что в то время скромный вождь был не только в здравом уме, но и состоял депутатом Моссовета, однако возражать против «воли масс» не стал.

Когда я в 1997 году докладывал проект закона в Мосгордуме, то по поводу этого пункта шла острая борьба. Одни требовали увеличить срок до 25 лет, другие — передать всё на усмотрение городского правительства — мол, ему виднее. Но в итоге приняли проект единогласно, власть согласилась с мнением ученых. Однако комиссия, которая действует на основании закона, играет лишь совещательную роль, а окончательное решение чиновники принимают на свой вкус. С тех пор я там не работаю.

В то же время я направил письмо вместе с текстом закона коллегам из газеты «Версия», которые и ходатайствовали о переименовании переулка. Объяснил, что вполне законное желание увековечить память товарища стало бы в таком варианте юридическим и историко-культурным нонсенсом. Именные фонды, премии — пожалуйста. Даже парк, который носит сегодня имя Боровика, не противоречит закону, потому что ограничения не распространяются на безымянные объекты. Журналисты поняли и согласились.

— Когда появилась эта традиция — называть улицы, а то и города в честь выдающихся людей?

— Сравнительно недавно, причем в действительности это отклонение от русской традиции. Откуда брались имена в названиях? Вот, к примеру, Протопоповский переулок, который по недоразумению переименовали в Безбожный. Никакого отношения к религии он не имел — речь шла о домовладельце по фамилии Протопопов. И не увековечивать его собирались, а дали название для ориентира. Как и Даев переулок на Сретенке. Стоял сбоку дом помещика, к нему шла дорога — и образовался переулок. Дом Даева — и переулок Даев. Да и Санкт-Петербург назван не в честь Петра Великого, а в честь его небесного покровителя святого Петра. Это уже в конце XVIII века, при Екатерине II, появились Екатериноград, Екатеринослав…

Когда пришли большевики, власть захотела ещё и увековечить всех своих. Это тянулось от Ленина до Брежнева (многие, наверное, уже не помнят, что в свое время Черёмушкинский район именовался Брежневским). Но сегодня, я считаю, практика мемориальных названий изжила себя.

— Тем более что нередко со временем оценки меняются. Вот, к примеру, братья Молостовы, участники восстания 1905 года, члены боевой дружины, были расстреляны, а в 1963 году в их честь названа московская улица. В том же году появилась улица Винокурова, который в конце 30-х был председателем Верховного суда СССР…