Александр Донских - Яблоневый сад [litres]

Трудно поверить, что поэма написана в 1960 году, настолько она – снова ищем слова поточнее – не советская, что ли: протопоповское аполитичное, но природное, стихийное бунтарство так и хлещет с её страниц.

Видимо, «Царь-пушка» требует более пристального литературоведческого, текстологического внимания, а не беглых записок собрата-литератора.

Ещё под обложками стараниями Тамары Георгиевны собран великолепный венок стихотворений, изъявляющих разносторонность интересов автора. Ведущая (и, несомненно, ведущая нас, читателей!) тема – о ней же, о гаревой :

Эти строки пришли к Глебу Пакулову во сне и записаны им были ночью на обоях в доме на Байкале. И недаром однажды сказал его друг – Александр Вампилов, что «писать нужно о том, отчего не спится по ночам». Романтическая душа Глеба Пакулова не спала, кажется, и во сне – работала, скапливала.

Здесь же – Киевская Русь: « Приумолкли князья // Под могучей рукой Ярослава… »; Сергий Радонежский: в «Предполье Куликовом» митрополит Алексий наставляет игумена: « Ты, отче Сергий, оком зорким // Бди князя, молод он, горяч… »; а недалече стихи о декабристе Волконском и его жене, княгине Марии: « Крыжатый шпиль // Крестовоздвиженья // Оплавлен полымем рассвета. // Народа русского подвижница // Пришла в храм Божий за советом… »; а у вольнодумца, вольтерьянца Радищева « синий томик Вольтера // Дрогнул в пухлой руке. // Взгляд, нахмуренный, серый, // Стыл на дерзкой строке… »; и через несколько страниц – мы на дуэли Пушкина: « Выстрел сдунул с берёз // Ошалелую галочью стаю. Он упал на Россию, // Не простив, не разжав кулака… » А – Байкал, Сибирь? Они всюду в стихах, и зримо, и незримо, потому что Байкал и Сибирь – его судьба, его и материальные и духовные небо и земля.

Но здесь же – размёт тончайших паутинок любовной лирики, и порой встречается нечто запредельно сокровенное:

Видимо, Тамарой Георгиевной глубоко и ответственно продумано название книжки – «То знак мне был…»; в нём, конечно же, подтекст, шифр, которые, полагаем, сугубо и трогательно личного характера.

Ещё хочется сказать о стихотворениях, что в них много души, души одного человека – автора. Но во множестве строк звучит открыто или угадывается и нечто общее наше, подчас облекающееся в одеяния молитвы – самых сокровенных на земле слов:

Венчается книга (можно ли и нужно ли книжкой называть?) подборкой стихов, посвящённых Глебу Пакулову. Его ценили и ценят, его помнят, о нём говорят. Может быть, в чём-то и что-то недооценили, проглядели, что-то такое важное забыли, задвинули в подзапылившийся угол не очень-то расторопного современного литературоведения, но то, что Глеб Пакулов напрочно остался в сибирской литературе с романом «Гарь», – бесспорно. И отрадно. О том и поэт Владимир Скиф, обращаясь к своему литературному однополчанину и доброму многолетнему соседу по байкальскому дому:

Как ярко, рельефно Глеб Пакулов отразился в зеркале поэзии Владимира Скифа! Однако, убеждены, самое верное и нередко немилосердное зеркало для Глеба Пакулова – его «Гарь».

Когда ещё представится случай опубликовать Глеба Пакулова, когда он сможет прийти к читателю? Стыдно произнести: тираж книги «То знак мне был…» всего-то… 100 экземпляров. А нынче, кажется, Год культуры. Следующий же годок – литературы. Ничего мы не перепутали? Надо бы по давней русской традиции узелок завязать.

Читателем попадая в книгу Валентины Сидоренко «Складень» (2012), попадаешь как в окиян-море: перед тобой раскрываются немереные просторы жизни и судьбы, земли и неба. Однако на этих просторах тебя подстерегают шторма. Ты подчас испытываешь страх не доплыть до берега, повстречаться с неодолимыми, неведомыми силами природы. Но и светлые, чистые дали радуют тебя, маня плыть дальше. И на путях своих ты сможешь пристать к берегу в тихих гаванях островков или целых континентов, где можно передохнуть, подготовиться к новым испытаниям, узнать что-то неизвестное, полезное для тебя; и встречные суда могут поприветствовать тебя, при нужде поделиться пресной водой, припасами, дать совет.

Книга «Складень» всеохватная. И не размером складня, то есть двух- или в основном трёхстворчатой иконой, она определяется, а тем, что в иконе, из каких далей времён она, икона, пришла к нам и кто теперь владелец её, призванный, молясь, считывать, разгадывать духовное послание и богомаза, и предков наших, и, верится, вышних сил. О сиюминутном и вечном, о грехе и святости, о горе и счастье книга сия, да, тематически необъятна, окиянична, что ли. «Складень», скорее всего, не только и не столько книга стихов, как примерно обозначено в ремарке, а целый роман. Или даже сага в стихах. Или – хочется быть ещё точнее – плач в стихах; плач – в смысле исполнен труд в жанре древнерусской литературы. Роман-плач в стихах, пожалуй так поточнее будет.

Складни средневековой, да и более поздней Руси-России, поясняют нам толковые словари, « могли являться путными, то есть их брали с собой в дорогу (в путь), на богомолье, в поход; некоторые многостворчатые складни так и назывались – походные… » Дорогой, походом, знаете, может быть и целая жизнь. А сама жизнь может стать неустанным духовным поиском. А поиск – это неизменно творчество. Валентина Сидоренко в прошлом много и интересно работала в прозе, создавая не рядового порядка повести, и вот теперь в дороге своей жизни она нашла себя ещё и как поэт. Это интересно; обычно от стихов уходят в прозу. Смеем предположить: если бы Пушкин пожил ещё, да пожил бы многонько, то он опередил бы аж самого Льва Толстого: высококлассные – но уже пушкинские – эпопеи были бы явлены русской литературе и миру раньше на два-три десятилетия, в том числе об эпохе Наполеоновских войн или о декабристах с Сибирью и возвращением их. Впрочем, известно, что сослагательного наклонения в истории – и в истории литературы, разумеется, в том числе – нет и быть, слава Богу, не может.