Александр Донских - Яблоневый сад [litres]

Возможно, это плач плачей, как есть Песнь песней. Впрочем, не надо определений и величаний, когда видно – сделано душой для души другого.

В «Материнских песнях» Поэт строг, порой нещаден, если женщина, мать на поругание, если дитя брошено, без пригляда осталось. Разворачиваются и разветвляются сюжеты судеб:

И «Заговор» драгоценной короной в алмазах слов венчает эту главу:

Последующие главы «Жили-были», «Истоки», «Одинокие окна», «Осенцы», «Старые письма», «Последний разговор» – собрание сюжетов и картин, для которых славно подошло бы название, взятое из «Жили-были», – простая повесть.

Но простота, бесхитростность, однако, здесь всюду кажущиеся, обманчивые. За этой простотой и скрытно и прямо являющий себя несладкий опыт большой и деятельностной жизни, и он минутами прорывается отчаянием: нам не понять уже друг друга ; или вдруг – мазок тёмной итоговой черты:

Такая простая непростая повесть.

Здесь тоже всюду плач, но плач тихими слезами, наверное, искушённой смиренности; проблесками – плач слезами счастья или же светлой грусти по давно ушедшему, так и несостоявшемуся счастью:

Тональность разлита минорная, осенняя. Но – хорошо, очень хорошо.

Похоже, закончились витки спирали, повороты, а потому Поэт, герой романа-плача, здесь всюду зрелый, чуткий, внимательный, светло-одинокий, никуда не спешит и никого не торопит.

Книга в наших руках на предпоследних страницах, и образ Поэта видится логично законченным, даже округлым; а округлость формы лица, к слову, даже подчёркивается в нескольких стихах.

MEMENTO MORI

Так называется последняя глава «Складня» – да, помни о смерти .

Сюжеты и сцепки картин о главном для каждого человека, о том, от чего не увернёшься, как ни уворачивайся и ни хитри, от чего не откупишься никакими деньгами и златами.

Вся глава – плач души, но души просветлённой, ждущей встречи с Богом.

Плач без слёз.

Со слезами было бы излишне и навязчиво поэтично, то есть тривиально, не хорошо. Здесь нужна проза, и она появилась.

Как часом случается с нашим братом-литератором? Написал просто, а утром перечитал и сказал себе: «Нужно, дружище, ещё проще!» Например, вот так:

Или так, чтоб ещё лучше было:

Александр Никифоров давно известен в Сибири как поэт, но в апреле 2014-го вышла его первая книга прозы – повестей, рассказов «Таёжный хлеб» (Иркутск). О метаморфозах с литераторами мы уже писали в статье «Складень», посвящённой творчеству Валентины Сидоренко. А что явилось предначальем рождения прозаика Александра Никифорова? Почему он не захотел работать в поэзии? По творчеству Валентины Сидоренко мы попытались дать ответ по её переходу из прозы в поэзию, и, если следовать нашей логике, отход Александра Никифорова от поэзии был продиктован тем, что его захватила стихия ума.

Похоже, действительно захватила стихия ума, потому что в прозе он зачастую выраженно скуп на краски, в проявлении чувств. В поэзии же, напротив, расточителен, щедр. Любопытно, к примеру, его обращение к Анне Ахматовой:

Все признаки высокого стиля, пиететности молодой души, неизменно связанной с неосмотрительностью в проявлении чувств. В прозе он, похоже, бдительно следит за каждым своим словом: как говорится, слово – что воробей… А в поэзии слово, словомысль его время от времени превращаются в оружие, в возможность раскрыться, если можно так сказать, наотмашь:

Батрачить! Ёмко, хлёстко, по максимуму, чего обычно и ждём от поэтов, которые призваны, известно со школьной скамьи, глаголом жечь сердца людей. Поэты – это трибуны, смутьяны, вообще отчаянные люди.

Что ещё сказать о прозе и поэзии Александра Никифорова? В прозе он нам показался будничным, порой до скукоты, возможно, и для себя самого, и уж точно для нас, его читателей. В поэзии же он изначально парадоксален, предельно необычен в своих умозаключениях:

Первопроходцы! Ей-богу, мысль достойна словаря афоризмов.