Александр Донских - Яблоневый сад [litres]

У него много поразительно проникновенных строк о маме, отце, родном доме, детстве, селянах. В каком-нибудь внешне нечаянном полуторастрочье поэт может рассказать о щемящей и большой правде жизни и истории, которую некоторые отчаянные головы всё-то хотят пересказать по-своему, казуистически выхолостив, главное, из неё правду, правду жизни:

Минутами – отчаянно, но и протестующе:

Однако одиночество зачастую и дар для поэта, потому что сосредоточенность становится просто-таки зверской: видишь не только глазами, но, что называется, шкурой, а потому могут проявиться такие глубинные мысли и чувства:

И свою жизнь переосмыслишь, будто перекатаешь её вместе с булыжниками:

Это – вечное, это каждый из нас может спросить себя, но, конечно же, не каждый столь ярко может выразить, дерзновенно пройдясь по кромке глубокого парадокса-ямы. А в юности Владимир Скиф мог так воскликнуть, как, возможно, Маяковский:

И – жить охота, с хрустом и треском.

Но молодой поэтической натуре и не вызреть в изначальной своей сущности-даре, если растерять веру в людей, в добродетель, в высшую, если хотите, справедливость. Юный Владимир не сдался, не свильнул с выбранного пути – вызрел, пройдя через свои ад и рай само творения, которое он, уже будучи Владимиром Скифом, обозначил в своей последней (конечно, конечно же, крайней!) книге как скифотворение (удачно, что в этом слове расширительный смысл: рассуждая и дознаваясь, можно столько всего охватить!), а потому и стихи, хотя и написанные давно, – какой-то новой симфоничности, нагущённые, как смола, свежими силами:

Но что бы ни было – Владимир Скиф безнадежный жизнелюбец. Он трогателен в любовной лирике: в молодых летах мог, как ребёнок, попросить – позови ладони мои . Или в классическом, а потому несколько театральном духе воскликнуть:

Или же, как коршун, налететь на читателя с неким окончательным и бесповоротным итогом-выводом, будто уже целую, целую жизнь отмахал:

Но поэт если не философ, то это не совсем поэт или даже совсем не поэт. А потому в спокойно-мерном тоне до нас доносится:

И возможно, в который раз – ремонт души начну с рассветом. А дальше – снова, снова она – любовь. И с верой. И с надеждой. И – с поступком:

Поэт-философ неизменно большой шутник, а то и ёра. Даже про любовь – с издёвочкой:

Но и любовь может ответить, при этом не забыв о каждом знаке препинания:

И как повершение, и как благодарность и одновременно покорность Судьбе – зазвучал на весь белый свет, для всего честного народа гимн, с посвящением, редкостным в любовной лирике своей хотя и сугубо интимной, но окрылённой распахнутостью, – « Женечке »:

Вот тут бы мы здорово удивились и, кто знает, не заругались бы, встреть хотя бы одну-единственную козявочку-запятую! Здесь поёт душа поэта; а душа живёт по своим, маловедомым нами законам.

Но, однако, вернёмся, так сказать, к теоретическим аспектам темы жизнелюбия и самого Владимира Скифа, и, соответственно, его стихов: что-то ещё из существенного мы не сказали, потому что с радостью сам поэт воскликнул:

Но в чём же суть? Не в этом ли? –

Да, мы порой хотим ясно и определённо сказать: суть существования – в творчестве, в развитии, через что мы и можем творить-созидать свои миры и себя в них. Но если уж быть совсем точным и справедливым, прежде всего, к самому себе, то – не хочется, не хочется, и всё ты тут! знать, в чём суть существования. Пусть и она и оно будут загадкой в нашей жизни земной, чтобы мы не расслаблялись, не успокаивались, не засиживались на одном месте, а – искали, переживая, отчаиваясь, воспаряя.

Ноты жизнелюбия, жизнерадостности поют на разные голоса, как птицы, то там, то тут в его стихах, и в молодых, и не очень. В двадцать шесть он заявляет, почти что с вызовом:

В тридцать:

А в пятьдесят (или около этого) – похоже, что он – безнадёжно безнадёжный:

Безнадёжно безнадёжный, конечно же, для греха уныния.

И если в период его поэтической зрелости и – её же – поэтической мужественности появляются такие стихи:

то они же, стихи его, думается, как предтечи больших, глубинных обобщений, в которых заложены и опыт ума, и опыт души: