Сергей Асенин - Волшебники экрана. Эстетические проблемы современной мультипликации

Вот почему проход Мамина на работу — не просто один из экспозиционных эпизодов, а чрезвычайно важная композиционно сцена, от тональности которой во многом зависело общее звучание фильма. Здесь "играет" каждая деталь: и жизнерадостная музыка, и веселая походка героя, и утренняя приветливая нарядность улицы — все, что создает оптимистический ритм и строй этого эпизода.

Он очень чуток, внимателен и человечен, этот маленький бухгалтер с лицом цвета промокашки. Нежно здоровается он со встречным мальчуганом, а когда на пути неожиданно встречается препятствие в виде вращающейся детской прыгалки, то он — воплощенная деликатность — несколько раз комично подпрыгивает вместе с маленькой девочкой. В этой выразительной детали, как и во многих других остроумных зарисовках фильма, тесно сплетаются трогательное и смешное. Заметим кстати, что авторы картины внесли много нового в мультипликационное изображение современного города, удачно используя и по-своему развивая то, что несколько ранее было так талантливо найдено в фильме "Баня", работа над которым была начата весной 1961 года.

Свежесть образного языка "Истории одного преступления" во многом определяется простотой решений и средств, которыми пользуются режиссер и художники-мультипликаторы, броско акцентируя подмеченные в жизни детали и заставляя зрителя неожиданно узна-вать давно знакомое, привычное. Этот выразительный прием "ожидаемых неожиданностей", основанный на сопоставлении условного с узнаваемым, достоверно-фактическим, действует в мультипликации поистине безотказно. Мы видим, например, стоящих на перроне метро людей с развернутыми газетами в руках, и это шаржированное изображение повседневно привычного невольно вызывает смех. Подходит поезд. Изображения накладываются одно на другое. Люди по-прежнему читают газеты, но теперь уже в вагоне.

Нечеловеческие страдания Мамина, приведшие его к роковому поступку, собственно, начинаются во второй половине фильма, когда вечером после напряженного рабочего дня он возвращается домой. Не успел Василий Васильевич усесться на балконе, как снизу раздается неимоверный грохот и облака пыли и дыма вздымаются к небесам. Во дворе в наступившей на минуту тишине чьи-то красные руки, как поршни, механически шарят по столу, перемешивая разбросанные фишки. И снова гремит гром: отчаянно дымя папиросами, в неистовом азарте любители домино продолжают свою игру.

Но это всего лишь первый круг испытаний, через которые суждено пройти нашему герою. И каждый такой эпизод — блестяще выполненная миниатюрная сатирическая новелла.

Наш незадачливый герой решил послушать музыку. Он включает телевизор, но пушкинская Татьяна, появившись на экране, неожиданно начинает петь гнусавым голосом завзятого западного джазмена. Это сосед наверху включил на полную мощность ультрасовременный, внушительных размеров, "комбайн". Мамин не выдерживает, он идет "объясняться", и это объяснение — одна из самых ярких находок фильма. Сосед встречает его в дверях, из-за распахнутой пижамы видна волосатая грудь. Его "энергичные" выражения заменены грубыми интонациями раскатистого баса трубы и выразительными жестами, которые красноречивее всяких слов. Это острая, уничтожающе меткая карикатура, лаконичная, гротескно-сатирическая зарисовка образа, главной чертой которого является беспробудное, дремучее хамство.

Режиссер и сценарист отказались от чуждого искусству мультипликации натуралистического бытописательства, выбросили целые страницы прямой речи персонажей, мастерски использовали выразительные возможности звукозаписи и движения. И они добились замечательного художественного эффекта.

Обескураженный Мамин возвращается в свою комнату, а душераздирающие джазовые вопли продолжают звучать с нарастающей силой. Но теперь уже и в другой квартире, над самой его головой, затевает шумную вечеринку молодежь. Звучит под гитару цыганщина, ходуном ходит люстра в такт разудалому танцу. Будильник, который он завел, ложась спать, чашка — все это и даже чинная пара с семейной фотографии, висящей на стене, пускается в пляс.

Уже поздняя ночь. Хлопают двери лифта, с песней о тишине расходятся участники вечеринки. Кажется, наконец наступит долгожданный покой. Но а сатирической мультипликации развитие темы требует предельной гиперболической заостренности. И вот на экране возникает робкая, виновато крадущаяся фигурка запоздавшего мужа. Его встречает бдительно бодрствующая, монументально-величественная жена, грозная, как скала, как символ неумолимо надвигающегося возмездия. Начинается метко пародируемая семейная ссора с пощечинами и битьем посуды, с нескончаемыми упреками, слезами и затем с сентиментально нежным примирением супругов. С завидным единодушием и энергией собирают они под утро обломки семейных сервизов, которые со звоном летят в мусоропровод, вызывая у бедного Василия Васильевича новый приступ острой мигрени.

Звуковая партитура фильма мастерски разработана и виртуозно разрешена. "Шумовая атака", которой подвергается герой комедии, начинается с самых высоких нот и доходит до шороха, тиканья часов и звука падающих из крана капель. Даже стук собственного сердца кажется воспаленному воображению Мамина подозрительным и коварным, пока он наконец не определяет его происхождения. Тянется, тянется тяжелая капля из крана — своеобразный символ до краев переполненного терпения рисованного героя. В этих кадрах фильма поражает тонкость психологических нюансов, которая так редко и трудно сочетается с гиперболизмом и гротесковой контрастностью мультипликационной сатиры.

Наконец, натянув на голову одеяло, измученный бессонницей. Мамин засыпает. И тут-то его и будит истошный крик дворничихи. Сюжетный круг замкнулся. Тихий бухгалтер совершает злодейское преступление. И одновременно завершается и художественное следствие — гневное сатирическое обличение, наказание смехом бездушия и хамства, эгоистического невнимания к ближнему, которое нередко встречается в нашей жизни.

Есть в фильме и свои поучительные недостатки. О том, как важна в мультипликации, в ее образах-метафорах, образах-символах реалистическая ясность и определенность художественного видения в исполнении каждого куска, каждой детали, убедительно говорит промах, допущенный авторами в эпизоде, изображающем Мамина за работой. По замыслу сценариста и режиссера, строительные краны за окном учреждения должны были двигаться в такт позвякивающему арифмометру бухгалтера, символизируя тем самым, что и его труд — часть общего, всенародного дела. Но в фильме была допущена техническая неточность. Ритмический контрапункт оказался нарушен. И это привело к неточности художественной.