Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

В этом и был без преувеличения подвиг Виктора Орехова. Он точно знал, что впереди у него неизбежный арест, срок, а может быть и смерть. Как раз то, что об Орехове знали Марк Морозов, Андрей Сахаров, несколько других диссидентов, что Марка заставили дать показания об Орехове, может быть и спасло Виктору жизнь. Во всяком случае несколько позже у меня в Боровске (в три года между моими тюрьмами) жил одно время Дима Орлов — сын сидевшего в то время председателя Хельсинкской группы Юрия Орлова. Он мне рассказывал, что в Армении, где они долго жили с отцом, тоже был капитан КГБ, предупреждавший армянских диссидентов. Его нашли выброшенным с балкона, с четвертого этажа из запертой квартиры. Другого сотрудника КГБ, помогавшего диссидентам, отправили в Сибирь в командировку и вернули жене цинковый гроб, запретив его открывать — якобы он погиб при выполнении служебного задания. Надеюсь, он не был сожжен заживо в крематории, как описывает Суворов гибель Пеньковского. Виктор Орехов, конечно, понимал, что судьба сотрудника КГБ помогающего диссидентам, может оказаться страшнее судьбы самих диссидентов. И отважно шел на это. Когда получил в Лефортово свое обвинительное заключение, вздохнул с облегчением — статья не предусматривала смертной казни.

Сидел Виктор не в нашей зоне, а в лагере для сотрудников спецслужб, хотя, скажем Евгений Иванов, сотрудник КГБ, решивший что-то продать американцам, как и многие другие, сидел у нас (они были большие друзья со стукачем Львом Волохонским). Думаю, что Виктору пришлось очень нелегко, но каяться и сотрудничать со своими бывшими коллегами он и здесь не стал. Освободился и организовал какую-то маленькую мастерскую по пошиву одежды. Никто его к правозащитной деятельности особенно не звал, да и он сам не рвался, хоть и сделал у меня доклад на пятой конференции о КГБ и руководил секцией о въезде и выезде из СССР и России на первой.

(доклад Виктора Орехова на пятой конференции «КГБ: вчера, сегодня, завтра»):

Когда я закончил Высшую школу КГБ и был полон романтики, хотел работать, искать шпионов, мне сказали: "Забудь теорию, включайся в практику, на деле все по-другому". И я столкнулся с вещами, которые казались мне странными. Например, однажды пришел документ. Всем, кто пишет документы известно, что, сначала их спускают вниз, где ими и начинают заниматься. Если это что-то интересное, тогда документ направляется наверх, а если так себе — разбирайтесь сами. И вот один преподаватель ПТУ нашел много недостатков в работе и решил улучшить обучение учащихся. Никто, конечно, не хотел менять систему обучения, и он стал жаловаться. Будучи эмоциональным человеком, он написал, что вот у нас "все обучение плохое". Значит, намек на то, что у нас вся система обучения плохая, и нас не так учат и не туда ведут. Стали проверять, а не дурак ли он? Как это определяли? Вызывали в военкомат, к директору, естественно, там присутствовал врач-психиатр. Затем вызвали в 47-е отделение милиции, а там присутствовал главный врач 13-го психоневрологического диспансера Сущев, очень порядочный человек. И сколько замначальника отделения ни уговаривал его дать соответствующее заключение, он отвечал: "Как я могу это сделать? Если хотите, направьте его к нам в стационар, после обследования я смогу дать заключение". Ну, что за упрямец, тяжело ему было что ли поставить диагноз, сказать, что это шизофрения или еще что-нибудь в этом же роде, и тогда можно закрыть дело? А так непонятно, что делать?..

Что происходит, когда человека ставят на учет в психдиспансер? За ним сразу начинают наблюдать. Мол, перед 1 мая у него обязательно будет возбуждение, и он может что-то сказать, что-то написать, что-то где-то нарисовать, куда-то обратиться. Поэтому лучше всего его изолировать. К нему приезжает "скорая помощь" и забирает в больницу на лечение. В октябрьские праздники — то же самое.

Возможен и другой вариант. Человек не состоит на учете, но написал где-то на заборе "Долой КПСС!" — на него заводится карточка. Эти карточки есть и в управлении КГБ, и в райотделе милиции. И чтобы впредь человек не писал на 1 мая "Долой КПСС!", к нему в определенное время подходят люди с кружкой пива или просто так. Случилась "нечаянная драка", и его забирают на 15 суток. Но в этом случае к человеку нужно еще как-то придраться, а когда человек стоит на учете, его можно брать в любое время.

В 70-е годы становится известно, что в стране есть много инакомыслящих и просто недовольных. Тогда начали беспокоиться: ведь всех не пересажаешь. Что делать? Хорошо, если можно некого Иванова, которого никто не знает, положить в больницу и объявить психически больным. Но как быть с таким, как, например Юрий Орлов, известный всему миру как человек нормальный? Появляется такая тактика: если известный, то его сажают в тюрьму. Бывало, правда, что и известных пропускали через институт им. Сербского или спецпсихбольницу. Петр Григоренко написал об этом в своей книге. Прочитав ее, поневоле удивишься, как можно было такого человека объявить психически ненормальным.

Многие помнят или слышали о взрывах в Москве в 1977 году. В это же время один человек разбрасывал в Москве листовки. В листовках говорилось, что КПСС сейчас выполняет не те функции, что лидеры КПСС отступили от ленинских принципов. Он был за КПСС, но к существующей КПСС был настроен критически. Его искали два года. Наконец поймали. Какие силы были брошены! На расследование взрывов в метро не было брошено столько сил. В каждом поезде метро, в тех районах, где он разбрасывал листовки, дежурили дружинники из Высшей школы КГБ и Высшей школы милиции. Я сам участвовал в этих дежурствах — выезжаешь и трое суток туда-сюда мотаешься в вагоне метро. А он оказался простым рабочим. Когда его поймали, долго выясняли: кто он такой, как его фамилия, кто его знает? Никто не знает. Значит, надо давать ст. 70 или помещать в спецпсихбольницу. В таких случаях старались не судить, потому что все прекрасно понимали, что, если к кому-то применяется статья 70 или 190-1, то это недовольный существующим строем.

Когда проходит процесс, как бы его ни скрывали, как бы ни контролировали, информация распространяется. Так или иначе становится известно, что было, как и почему посадили. Во многом информация распространялась благодаря, например, Хельсинской группе Ю.Ф. Орлова, Александру Подрабинеку и другим, информация широко распространялась, особенно за рубежом. Чтобы не показать загранице, что у нас очень много недовольных и что мы их сажаем, надо было их куда-то деть. Лучший вариант — это признать их невменяемыми и спрятать в спецпсихбольницу. Это заведение существует при МВД СССР и практически представляет собой лагерь, только находящийся в доме, в здании. Люди, которые там побывали, говорят, что это страшные заведения. Однажды я спросил одного сотрудника, правду ли пишут, что там так обращаются с людьми? Он ответил, что правда. С обычными уголовниками, у кого есть деньги или кто "закосил", с ними иногда можно и по-человечески. А эти, политические, кому они нужны? Чуть что — смирительную рубашку, серу вкололи и будь здоров… Повторяю, это была тенденция — как можно меньше людей пропускать через суд, но убирать их с глаз долой. Не знаю, существовала ли такая письменная инструкция, скорее, это был негласный, спущенный вниз совет, который принимался за указание.