Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

Пока же я вспоминал обстоятельства убийства Нади Чайковой, в котором сперва, вполне обосновано, обвиняли российские спецслужбы. Но потом, в ее московской квартире был найден ее дневник, где были упоминания о ее контактах с ФСБ и тут же появилась версия о том, что об этих контактах узнали чеченцы и Чайкова была убита ими. Но Александр Мнацаканян, очень друживший с Надей, привезший ее тело из Чечни в Москву и как раз нашедший этот дневник, говорил на последних слушаниях Трибунала, что упоминаний о ФСБ в дневнике не было. Они были вставлены кем-то задним числом для публикации в «Общей газете». К несчастью, пятый том материалов Трибунала был уничтожен при последнем захвате «Гласности», но я-то, конечно, все это хорошо помнил.

Через месяц должны были состояться выборы в Чечне и туда ехала большая группа наблюдателей от фонда «Гласность» (какие-то монахи, журналисты, Борис Панкин, Сергей Ковалев) и я ясно себе представил, что в Грозном и со мной что-то произойдет, а потом у меня найдут материалы директора ФСБ. Уже второй раз (как и с Сергеем Дубовым) мне предлагают повторение уже опробованного ФСБ способа убийства. Я с повторениями штампов КГБ всегда встречался в советское время, но тогда были по-преимуществу допросы, а во времена ельцинской демократии — убийства. Это и впрямь гораздо удобнее чем, скажем, судить. Было ясно, что на меня кто-нибудь в Грозном нападет, а потом у меня в столе найдут документы Ковалева и станет вполне очевидно, что убили узнавшие о моих связях чеченцы. Тем более, что здесь и документы были подлинные, а не фальшивые вставки, как у Чайковой, и я долгое время старался получить как раз нечто подобное.

Способ защиты у меня был только один — лишить Ковалева возможности «неожиданно найти» у меня свои документы. За оставшиеся три или четыре недели до поездки в Грозный я сделал две вещи: сперва пошел к якобы самому храброму защитнику демократии — редактору «Новой газеты» Муратову, показал ему документы, записку Калмыкова, объяснил, что случайно передать мне материалы ФСБ не могли и напомнил о недавнем и всем тогда памятном убийстве Нади Чайковой. Объяснил, в чем не было нужды, какая это газетная сенсация: руководство ФСБ и Совета Безопасности де-факто признают Международный трибунал, собирающий уже материалы во всем мире, над принявшим преступное решение российским руководством. Муратов сказал, что он понимает как это интересно и как для меня опасно, что ближайший номер «Новой газеты» уже сверстан, но он попытается что-нибудь снять и дать мои материалы. Но в ближайшем номере «Новой газеты» ничего не было, я подождал еще неделю — в следующем тоже ничего не было. Позвонил Муратову. Он мне сказал, что у них идут другие материалы о Чечне, а в моих нет ничего для них интересного.

— Мы проверили, — сказал он неопределенно, — здесь нет ничего такого…

Интересно, где проверял директора ФСБ Ковалева Муратов?

Тогда я позвонил кому-то чуть более приличному на НТВ. Об опасности для себя уже не говорил, но лишь о сенсационной для любого СМИ новости — ФСБ и Совет Безопасности России открыто передают свои материалы антиправительственному Международному трибуналу, тем самым де факто еще и признавая его правомочность.

На НТВ дня два размышляли, потом мне кто-то позвонил и сказал, что это «не их формат». Больше я, простите за выражение, проверок «на вшивость» храбрым, свободолюбивым и демократически настроенным русским журналистам уже не устраивал — противно было. Впрочем, своей цели я достиг — лично со мной в Грозном ничего не произошло, но через месяц в аэропорту Шереметьево скоропостижно скончался от сердечного приступа Юрий Хамзатович Калмыков. Я больше ничего (в отличие от гибели Андрея Сахарова) не знаю о его смерти. Но в России, как и в тюрьме, я не верю в такие счастливые для властей совпадения (конечно, умер самый честный член российского руководства — министр юстиции, самый важный член международного трибунала, да к тому же еще закрепивший своей подписью и сорвавший очередную операцию директора ФСБ). И когда я вспоминаю Юрия Хамзатовича, я всегда думаю о том, что заметные капли его крови лежат и на Муратове — редакторе «Новой газеты».

Но прежде чем писать о поездке в Грозный надо вспомнить еще одну встречу примерно в это же время. В Москве тогда процветал, да и сейчас остается «на плаву», предприниматель Паникин. Его магазины «Панинтер» с недорогой одеждой и натуральными продуктами питания были буквально в каждом квартале. К тому же он издавал свою газету, однажды прислал ее редактора взять у меня интервью и так мы познакомились. У Паникина был совершенно замечательный здравый смысл — большая редкость в России, но он считал себя крупным философом (вероятно, от недостатка образования) и это была единственная заметная мне его слабость. По-видимому, у Паникина тогда были и какие-то политические амбиции, но довольно скоро он понял, что я в сторонники ему не гожусь, тем более, что и философского таланта его не оценил, но вскоре он устроил у себя в офисе встречу демократически ориентированных представителей даже не русской интеллигенции, а скорее русской культуры с находящимся тогда в расцвете своей известности и влияния генералом Лебедем — он уже снял свою кандидатуру, как кандидат в президенты, за что стал секретарем Совета Безопасности и заключил мир с Чечней. Лебедь многим казался реальным в самом недалеком будущем лидером России и собравшиеся за длинным столом человек двадцать или тридцать наиболее известных и любимых и в советское время, да и теперь, писателей, кинорежиссеров, общественных деятелей именно так, как будущего президента его и воспринимали. Не хочу даже перечислять фамилии приглашенных, чтобы не обижать задним числом, но все как на подбор говорили только об одном: какие деньги можно будет получить на издание их книг, на новые фильмы, на нужды театра. Ни один из собравшихся здесь лучших русских интеллигентов не спросил у этого далеко не простого армейского генерала, каким он видит будущее России, какие изменения в ее управлении, в ее внешней и внутренней политике он планирует. Так скучно и унизительно было слышать эти разговоры только о деньгах от лучших русских людей, что я с неохотой пришедший на эту встречу и уж тем более не собиравшийся выступать, попросил слова и минут пять говорил о незавидном настоящем России и сомнительных перспективах на будущее. Лебедь, явно скучавший перед тем, с интересом меня слушал. Потом в Амстердаме, встретившись со мной на юбилейной конференции владельцев мировых СМИ, куда был приглашен в качестве почетного гостя, а я — как лауреат «Золотого пера свободы», он все старался ко мне подойти и поговорить, но нам с женой не очень этого хотелось.