Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

Фактическая поддержка американской администрацией войны в Чечне сделала невозможным проведение Трибунала, бессмысленно взращивала все более внятную непосредственную и ничем не ограниченную власть КГБ во все более агрессивном, даже при своем относительном бессилии российском государстве. Провести Трибунал в Европе, мы пытались это сделать в Лондоне, тоже не удавалось. Когда речь переходила от моральной поддержки к практической реализации, никто из известных мне европейских политиков и общественных структур не захотел вступить в прямой конфликт с пусть прямо не высказанной, но вполне очевидной каждому политикой президента Клинтона. Одно время лишь английская телевизионная компания ITV решилась было финансировать проведение Трибунала и показывать его в прямом эфире, но потом, по неизвестным мне причинам и там от этого отказались. Чеченцы к Трибуналу, к единственному анализу и описанию чудовищной для Чечни войны, где погибло, зачастую мученической смертью, едва ли не сто тысяч представителей этого маленького народа, тоже на уровне руководства не проявляли никакого интереса. Когда я на Варшавской конференции по правам человека подарил Масхадову, напечатанный на последние крохи в «Гласности» четвертый том материалов Трибунала, он поблагодарил меня так, как будто я ему дал прикурить. Этот наивный чеченский полковник искренне полагал (или ему внушили), что если обо всем позабыть, не раздражать Кремль, то все как-нибудь уляжется. Масхадов точно не предвидел ни собственной судьбы, ни судьбы еще десятков тысяч чеченцев, которым предстояло погибнуть во второй надвигающейся войне. Мы этот четветый том уже издали с большим трудом (Ихван Гериханов — председатель Конституционного суда Чечни пообещал найти деньги, попросил написать благодарность на обложке, но ничего не нашел), пятый том так и остался ненапечатанным и был в уже подготовленном к печати виде украден со всеми черновыми материалами в последнем разгроме «Гласности».

Во второй половине девяностых годов я нередко бывал в Польше. Во-первых, конечно, в связи с чеченской войной, поляки дружественнее, чем кто-нибудь поддерживали чеченцев, видя в них не просто жертву российской агрессии, но народ, который так же как поляки столетиями не прекращал бороться сперва с царской, потом — с советской, теперь с так называемой демократической Россией за свою независимость. В Варшаве (в доме «Культуры и науки» — для поляков — уродливом символе русской оккупации) и в центре Кракова — на соборной площади были открыты чеченские представительства. Отец Глеб Якунин и польский митрополит отслужили экуменическую молитву за мир в Чечне. Практически все сменившиеся польские правительства — от Леха Валенсы, с которым я опять встретился (теперь он уже был в отставке) до Яна Ольшевского, охотно ставшего членом Трибунала, и Тадеуша Мазовецкого, готовы были по мере своих очень небольших возможностей (Польша сама находилась в критическом положении) способствовать не только мирному урегулированию положения в Чечне, но и поддерживать правительство Масхадова, делая менее вероятной новую войну.

Пару раз не только в Польше, но и в Париже и в Страсбурге я был с министром иностранных дел Чечни Русланом Чимаевым. Этот умный, интеллигентный, абсолютно порядочный и очень красивый человек (потом и его убили) был живой иллюстрацией трагедии внутреннего раздвоения, душевного разлома всех лучших известных мне чеченцев. Дело было в том, что в хрущевском законе о реабилитации, о возвращении на родину высланных при Сталине народов, был малоизвестный пункт о том, что молодым людям из этих народов предоставляются льготы для получения не только законченного среднего, но и высшего образования, так как до этого им просто не давали закончить что-либо выше семилетней школы. В результате у русских немцев, на которых хрущевский закон не распространялся уровень образования к восьмидесятым годам был много ниже чем у чукчей. Но большинство из возвращенных на свою родину народов (колмыки, балкарцы, ногайцы и др.) к этой возможности отнеслись почти без всякого интереса. Но не чеченцы, у которых тяга к образованию, вероятно, была просто генетической. Десятки тысяч чеченских юношей и даже девушек разъехались в русские города — не только в Москву, но и в Саратов, Владимир, Новосибирск и многие другие, чтобы пользуясь предоставленной им льготой получить высшее, иногда — военное, образование. Большинство из них в семнадцать лет уехав из горных аулов так и оставались в России, став по всем своим привычкам и даже языку бесспорно русскими людьми (Джохар Дудаев, переезжавший всю жизнь из одного русского военного городка в другой, женатый на русской даже говорил по чеченски сперва очень плохо). Не только русская культура, но и воспринятая через нее, в русском понимании, культура европейская становилось для десятков тысяч наиболее образованных чеченцев родной и естественной. Они действительно становились русскими людьми, но только до той поры когда начались бомбардировки их деревень, их городов, начали гибнуть и отцы, деды и братья. И тогда эти разорванные между русской культурой и чеченским происхождением люди начали возвращаться к своим семьям, которых иногда почти не видели многие десятилетия.

Таким ленинградским инженером, перед тем окончившим Технологический институт и был Руслан Чимаев. Такой же была и Либхан Базаева — председатель Комитета чеченских женщин, хотя и внутренне разорванная в меньшей степени, так как жила в Чечне и преподавала в Грозненском университете, но со всеми самыми лучшими и характерными чертами именно русской интеллигенции.

Руслан, будучи человеком абсолютно достойным и здравомыслящим, но привязанный в своих поездках к Нухаеву, не только потому, что тот был вице-премьером в правительстве Масхадова, но главным образом из-за того, что Нухаев и оплачивал все поездки в тех случаях, когда они изредка одновременно оказывались в Париже, Страсбурге или Варшаве, не объясняя мне сути дела, старался, чтобы я их вице-премьера по возможности даже не видел. Но и без того все было понятно: Нухаев был профессиональным уголовником, объявленным в розыск в России, потом его обвиняли в организации убийства Пола Хлебникова вполне откровенно о нем написавшего, и ставшим из-за серьезной ошибки, если не преступления, Джохара Дудаева на какое-о время при Масхадове казначеем Чечни.

При всем том, что я написал о русской культуре получивших образование в России чеченцев, это была характерно кавказская, горская ошибка, основанная на народной поэтизации (как и Робин Гуд у англичан) подвигов и рыцарства вольных разбойников. Именно они казались людям, ничего не понимавшим в советском уголовном мире, носителями национального духа и подлинного патриотизма. Такую ошибку сперва сделал гораздо более циничный, но всего этого не понимавший Звиад Гамсахурдия способствуя под лозунгом «Грузия — для грузин» созданию из освобожденных из тюрем уголовников отрядов «Мхедриони», которые в Абхазии воевали довольно плохо, но зато разграбили и сожгли половину Грузии.