Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

Теперь о рабстве. Нигде ни слова не сказано о рабстве солдат. Ведь никто не обращает внимания на то, что молодые люди практически лишаются всех гражданских прав, Их использовали в Чернобыле, когда голыми руками они разгребали зараженные завалы. На них проводили испытания на Урале. Это рабство широко распространено и сейчас, причем это уже экономическое рабство. Очень любопытные части — стройбат ФСБ. У нас есть документы, свидетельствующие о том, что в Москве один полковник ФСБ имеет свой завод по изготовлению сантехники, а работают на нем и делают эту сантехнику солдаты.

…

С. Григорьянц. К сожалению, этот чудовищный рассказ я должен дополнить. Вчера мы провели пресс-конференцию, на которой выступили два сотрудника ФСБ, в настоящее время вынужденные скрываться. Они попытались навести порядок в одной подмосковной части ФСБ. Там было много всего — от кражи секретных документов (в частности списков агентуры для использования в личных целях), от длинного списка убийств до примеров рабства. Один из офицеров рассказывал: «Начинается день, и к воротам сов. секретной части подъезжает одна машина за другой. То директор завода заберет человек 50, то приедут с железнодорожной станции, то священник попросит нескольких человек. Так утром всех солдат увозят, а к вечеру возвращают». От директора ФСБ они дошли до генерального прокурора и нигде не нашли понимания. Там имел место ряд государственных преступлений, и рабство было самым последним и ничтожным из них».

Российское министерство иностранных дел в это время не только принимало самое активное участие в доработке устава Международного уголовного суда и я не раз встречался на заседаниях комиссий ООН в Нью-Йорке с Кириллом Геворкяном, но и после того, как в Риме на специальной сессии устав был окончательно утвержден — летом 2000 года (сохранив название «Римский статут») и было принято решение о создании суда, после ратификации устава необходимым минимумом стран — членов ООН росийский МИД в отличие от госдепартамента США и, скажем, властей Китая был беспорным сторонником ратификации (и имплементации) устава российскими властями. Больше того МИД'у и правовому управлению президента удалось в эти последние месяцы убедить Ельцина подписать устав, то есть на президентском уровне он был в России одобрен. Но для того, чтобы Россия стала членом Муждународного суда требовалась его ратификация в Государственной Думе и в годы правления Путина, начавшейся с новой войны в Чечне, то есть нового международного преступления это уже было невозможно.

Естественно, российская коалиция в поддержку Международного уголовного суда (а практически фонд «Гласность») опубликовала Римский статут и это до сих пор его единственная публикация России, и провела вторую конференцию, теперь уже посвященную его ратификации, Думой. К несчастью, ее доклады, в отличие от первой конференции, издать было уже совсем не на что и они, по-видимому, пропали, но помню, как на эту конференцию мы стремились собрать как можно больше нынешних и бывших депутатов Думы, а не только выступавших и на первой конференции Сергея Ковалева и Владимира Грицаня и как они всячески старались избежать этого.

Правда, в конце марта две тысячи первого года в Москве прошла еще одна конференция, посвященная ратификации и имплементации устава Международного уголовного суда. Конференцию эту проводил Международный Красный крест, была она не собственно российской, но региональной — с делегациями Армении, Азейрбаджана, Белорусии, Грузии, Киргизии и нескольких других бывших советских республик. Была она к тому же правительственной, проходила в «Президент-отеле». Сразу же было видно насколько в течение нескольких месяцев в России изменилось отношение к Международному уголовному суду. Делегацию Международного комитета Красного креста возглавлял г-н Жак Форстер — вице-президент МКК. Это был бесспорный министерский уровень. Делегация России была очень многочисленной, но старшим в ней был всего лишь директор правового департамента МИДА' а, да и он на конференции, кажется не появился — во всяком случае доклада его в сохранившихся документах у меня нет.

Единственным человеком не имевшим отношения к государственным структурам, но официально приглашенным на эту конференцию, оказался почему-то я, но уже на второй день конференции мне стало ясно, почему и кем это было сделано. За обеденным столом рядом со мной оказался другой довольно странный для правительственной конференции член российской делегации — г-н Альберт Микулин, как сказано в списке участников — преподаватель кафедры административного и международного права академии Федеральной Службы Безопасности Р.Ф., впрочем очень интеллигентный и приятный немолодой человек.

Со мной он сразу же заговорил о том, что в России теперь новая, гораздо более разумная власть и серьезные неправительственные организации имеют все основания рассчитывать на ее поддержку, на прямые контакты с российским руководством. Это были все новые рассказы о том, как лично Андропову остро необходимы рекомендации советских диссидентов. Я не глядя на него и помешивая суп в тарелке, ответил:

— Что касается меня лично, то я буду с кем-нибудь разговаривать только после того, как увижу убийцу своего сына. Что же касается других неправительственных организаций, думаю, что было бы правильно не заниматься их тотальным уничтожением, а найти разумные формы сосуществования.

Больше г-н Микульшин со мной не заговаривал, было ясно, что его миссия, как и тех, кто пригласил меня на конференцию была выполнена.

Через несколько месяцев была произведена попытка купить меня (незадорого). Одна из дам, организующих замечательные выставки в Москве, на которые я всегда давал графику или живопись, позвонила мне и сказала, что у нее есть знакомый, который очень хочет купить рисунок Врубеля, а ведь «у вас их несколько, да и обычно всегда нужны деньги». Денег для «Гласности» действительно остро нехватало и я согласился с ним встретиться. Оказался это крепыш лет тридцати. Небольшой, но первоклассный рисунок он отнес в Третьяковскую галерею на экспертизу, после бесспорного подтверждения благодарил меня за его невысокую цену (видимо, получил на покупку больше денег). Но сразу же начал со мной длительные «деловые» переговоры. Для начала сказал, что в прошлом он капитан внешней разведки. Потом прибавил, что я — единственный в мире человек, которому вернули коллекции из десятка музеев двух стран (об этом я расскажу потом) и людям, с которыми он сейчас работает это очень интересно. У них есть серьезный коммерческий проект. В российских музеях находится множество незаконно конфискованных вещей, которые наследники владельцев в отличие от меня не могут, а чаще всего и не пытаются, получить назад. Компания, где теперь работает мой новый знакомый, стремится собрать сведения о таких вещах в музеях, находить их законных владельцев, выкупать у них права на вещи, которые они все равно не могут получить, а потом с помощью своих первоклассных адвокатов, а главное — возможностей влияния в правительстве, все же получать вещи из музеев, частью для последующей продажи, частью для того, чтобы оставить себе. И такой человек как я, который уже вернул семейные коллекции из музеев, а к тому же, конечно, обладает массой информации по этому поводу, им остро необходим и они хотели бы сделать меня руководителем этой структуры. Между делом упомянул, что он знает о пока всячески задерживаемой Минфином выплате компенсации за украденные и невозвращенные мне библиотеку, вещи и дорогую мебель моих прадедов и поскольку у них хорошие отношения с Кудриным этот вопрос легко решить. Тут же предложили мне офис на Новом Арбате и сто пятьдесят тысяч долларов на первоначальные расходы, но попросил сперва написать подробный проект.