Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

На практике никого кроме профессора Сойфера, брат которого, живущий в Америке, смог его защитить, отбить у КГБ, как и в советские годы, не удалось. Чуть лучше оказалось положение экологов — Никитина, Пасько, но и в этом случае лишь благодаря мощному международному давлению.

Своей главной задачи «чрезвычайный съезд» не выполнил, да, конечно, и не мог выполнить: он не превратил остатки правозащитного движения в мало-мальски консолидированную общественную силу. По преимуществу, каждый думал, как ему выжить, а некоторые даже и расцвести, поодиночке.

На последовавших заседаниях «Общего действия» быстро выяснилось, что Пономарев не только пытается стать председателем этих вполне неформальных обсуждений сложившегося положения, но еще и сделать само «Общее действие» руководящей организацией остатков правозащитного движения в России. Уже был подготовлен проект и проведено подготовленное Пономаревым голосование.

К несчастью, было очевидно, что это объединение служит лишь цели получения возможно больших грантов и распределения их между послушными знакомыми организациями. Никакой разработанной программы практических общественных действий Пономарев не предлагал, да и не способен был на это. Правозащитное сообщество нуждалось не в командире из Москвы, а в стратегическом плане самозащиты и активных действий, но именно этого и не было. Предполагалось новое «государственно-общественное объединение». Его я еще смог поломать, но тут и Елена Георгиевна Боннер в отчаянном поиске денег для выживания Сахаровского музея обратилась за ними к Березовскому. Тот их охотно пообещал, разрекламировал себя, как продолжателя дела Сахарова, но как потом выяснилось, денег не дал — обманул. Я говорил Алексею Семенову — сыну Елены Георгиевны, что нечего кормить тунеядцев — Самодурова и компанию, которые прямо утверждают, что они не правозащитники, выдумывают какие-то бессмысленные выставки вместо того, чтобы оплачивать свое существование реальными серьезными правозащитными проектами, на которые Музей и центр Сахарова без труда получил бы деньги. Алексей со мной согласился, но что он мог сделать из Америки. Но мне уже приходить в эту компанию стало просто отвратительно. К тому же подполковник КГБ Путин тоже решил провести конференцию неправительственных организаций прямо в Кремле. Почти все с охотой или без охоты туда пошли.

— Чего мне его бояться — пусть он меня боится, — говорила Лара Богораз. Страшно его испугала.

Пересказывать, что я об этом думал, не хочу — все это опубликовано в журнале «Индекс», где моя статья с полным неприятием этой встречи — последняя, под иронической рубрикой, но мне не стыдно, «В белом фраке». Председательствовала, естественно, Алексеева, лакейски подставила Путину стул и даже поднимала весь Георгиевский зал на ноги, когда он входил.

Саймон Косгроув — посол Европейской комиссии в России — один из редких дипломатов, кого и впрямь тревожило положение в далекой от Великобритании России — решил провести обсуждение положения неправительственных организаций прямо в своей резиденции в Москве. Правда, с моей подачи, да и «Гласности» проводить конференции было уже почти негде.

Выступал устало Явлинский — «Яблоко» усыхало и сморщивалось на глазах, ничего в Думе сделать не удавалось, выборы фальсифицировались. Что-то говорил я (текст, естественно, не уцелел), скорее всего о давлении на неправительственные организации, наверняка, о попытке убийства в Краснодаре бывшего депутата Верховного Совета и Государственной Думы Владимира Грицаня полковника юстиции, а потом — активного участника нашего Трибунала по Чечне и, конечно, руководителя местной правозащитной организации. Защищая одного из предпринимателей в Краснодаре, он в чем-то задел интересы ФСБ и первого мая, когда еще шли какие-то праздники, а его родные по привычке ушли на прогулку, к нему вдруг позвонили два человека в белых халатах и сказали, что они из местной поликлиники и всем делают прививки от гриппа (какие прививки первого мая — тогда это был праздничный день). Он по доверчивости дал себе сделать укол и через двадцать минут начался сердечный приступ, который тут же перешел в тяжелейший инфаркт. К счастью, его соседом был врач, который успел принять все необходимые меры, дать необходимые лекарства и спасти его, хотя и в этом случае месяца четыре Грицань приходил в себя.

Поразительным цинизмом отличалось выступление Людмилы Алексеевой. Она с гордостью рассказывала, как расцвело демократическое движение в России, как «в сотрудничестве с прокуратурой» правозащитные организации добиваются по всей стране неимоверных успехов. Но почти никто с ней не спорил, хотя в перерыве благодарили меня за сказанное — из уцелевших правозащитных организаций половина уже получала или надеялась получить хоть какие-то деньги от Хельсинкской группы.

После нее выступил Аузан — чиновник, приставленный для контроля за нами (кажется, он возглавлял организацию «по защите прав потребителей»). И предложил в знак заслуг Людмилы Алексеевой устроить всеми правозащитными организациями ее публичное чествование в связи с каким-то юбилеем.

Я, конечно, поддержал его предложение, посетовал только, что возможности всего правозащитного сообщества для такого величественного события недостаточны и предложил, чтобы за организацию юбилея взялись Администрация президента и Генеральная прокуратура, которые ее так ценят. Зал начал смеяться, Алексеева поняла, что переборщила в своем безобразии и поспешила отказаться от этой блестящей идеи.

Две тысячи второй год ознаменовал новый период борьбы российских властей (теперь уже откровенно переехавших с Лубянки) с русским народом, с русским обществом. Если до этого борьба была по преимуществу бандитско-чекисткой, то есть состояла в разгромах, убийствах, подкупе и в разнообразных оперативных мероприятиях (вроде уничтожения Гайдаром «Демократической России»), то теперь — с открытым приходом к власти начался период борьбы открытой, законодательного подавления остатков гражданских прав и свобод русского народа.

Касалось это в одинаковой степени и профсоюзов, и молодежных организаций, и политических партий, и экологов, и уж, кончено, правозащитных организаций. С них и начнем, впрочем защитой общественных организаций в стране не занимался никто, кроме «Гласности».

Теперь уже можно было подвести итоги. Мы смогли получить официальный список общественных организаций России и провели их подлинный, а не фальшивый как «Хельсинкская группа» мониторинг всех, упомянутых там объединений. Оказалось, что даже государственные чудовищные данные (в Москве не были перерегистрированы 85 % организаций, по стране — 50 %) были сильно приукрашены. Что бы хоть как-то замаскировать процесс практически полного разгрома гражданского общества множеству чиновников было поручено создать личные общественные организации. Привычным было тогда создание «Общества защиты предпринимателей» — оказалось, что ни одна из этих организаций, упомянутых в справочнике, на деле не существует. Из остальных телефон каждой двадцатой организации оказывался просто телефоном администрации, бывший министр юстиции России Валентин Ковалев на устроенном нами «Круглом столе» откровенно объяснил (в гостиной «Новой газеты» — Егор Яковлев еще стеснялся нам отказать), что регулярно получал указания от Администрации президента, самого премьер-министра, ФСБ, МВД, об отказе в регистрации партий и организаций, которые имели на это законное право.