Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

В последний день часам к двенадцати я был приглашен на прощальный обед, часа в четыре улетал самолет в Москву. Но сначала был предложен довольно длительный аперетив с разными винами в гостиной, только часа в два перешли в столовую к торжественно накрытому столу, где и так всего было не мало, но потом начались перемены. Часа в три — в половине четвертого я стал поглядывать на часы и напоминать, что у меня самолет.

— Не волнуйтесь, не опоздаете.

В общем приехали мы в аэропорт часов в шесть. Там были еще какие-то корреспонденты, интервью и фотографии, но самолет стоял и когда я оказался в семь часов на своем месте, любезная соседка мне сказала:

— Конечно, мы с трех часов сидим в самолете, но вы не волнуйтесь — здесь к этому все привыкли.

Самолет был один, принадлежал Абашидзе и улетал тогда, когда расходились его гости. Бывало и хуже, чем со мной.

Но когда подошло время конференции теперь уже я оказался в положении куда хуже, чем пассажиры самолета. Мы разослали приглашения, указали место ее проведения — Батуми, республика Грузия, получили согласие участвовать, больше того, эксперт из США, решивший ехать через Турцию и как раз эксперт из Бразилии уже вылетели, а я собирался с москвичами лететь в Батуми и тут мне сообщает помощник Абашидзе, что конференция отменяется.

Оказывается о ней узнал Шеварднадзе, решил, что все это попытка Абашидзе провозгласить Аджарию независимой (а там и действительно на шоссе уже стояло что-то вроде пограничного кордона) или даже занять его место в Тбилиси. Началось обсуждение в грузинском парламенте, где депутаты передрались прямо в зале заседаний, как-то поминали и меня, и все это со смаком показывало российское телевидение. После этого Шеварднадзе нашел какие-то такие доводы, что Абашидзе от конференции отказался. Мое интервью каналу «Рустави» о том, что конференция не имеет никакого отношения к сепаратизму, а лишь готовит проект документа для ООН о совершенно не имеющих к Грузии вопросах, ничем и никому не помогло.

Эксперты уже летели или давно уже заказали билеты, к счастью, по-преимуществу через Москву, но в «Гласности» уже совершенно не было никаких денег (на этот проект мы и не просили ни у кого), а Абашидзе в довершение всего отказался даже хоть как-то помочь. Я с большим трудом где-то занял тысяч пять долларов, Аркадий Мурашов опять согласился предоставить свой зал и мы в последний день перенесли конференцию в Москву, причем вице-спикер палаты лордов Кэролайн Кокс жила в каком-то пятидесятидолларовом номере в гостинице «Измайлово» чуть ли не с тараканами. Не все докладчики успели прочитать свои выступления, я в ужасе от того, что происходит, конечно, был не способен за всем проследить, а разоренная к этому времени «Гласность» уже не была способна подготовить для ООН все необходимые итоговые документы. Впрочем, это был не последний наш международный проект. Последний — может быть, к счастью, вовсе не состоялся, но об этом в завершении моего рассказа.

Из «общественно-государственных» правозащитных организаций Алексеевой и Пономарева практически ничего не вышло, хотя эта идея у Алексеевой продолжала прорываться. Главный удар по правозащитному движению был нанесен незаметно, может быть даже не все осознавали, что они делают, совместными усилиями Хельсинкской группы, «Мемориала» и пономаревского объединения «За права человека». Назывался он — «сетевые проекты». Чье это было изобретение я не знаю, в «Гласности» стоявшей далеко от этих проектов, об их повсеместном развитии даже узнали с большим опозданием. Суть их была очень проста и внешне привлекательна (а уж как привлекательна по существу и слов нет). Крупные московские правозащитные организации (три мною уже названные) для реализации якобы значительных для гражданского общества проектов привлекают десятки (чуть ли не сотни) правозащитных организаций на всех необъятных просторах России и добиваются блистательных результатов в реализации совместных сугубо демократических проектов. Главное, конечно, было в том, что на эти гигантские проекты можно было получить гранты в сотни тысяч и даже миллионы долларов и по крохам распределять его по правозащитным организациям.

Все бы ничего, конечно, но, во-первых, скажем, «Мемориалу», давно уже бросившему (с отказом от общественно-политической деятельности) все свои многочисленные когда-то провинциальные организации (и они распались, были уничтожены), теперь приходилось делать вид, что по-прежнему существует то, чего уже нет. «Хельсинская группа» и «За права человека» для максимально «полного охвата территории» называли действующими организациями иногда одного случайного человека и, главное, все это происходило в атмосфере уничтожения даже тех организаций, которые еще реально существовали. Именно в это время появился созданный Беляевой при поддержке Хельсинской группы новый закон о неправительственных организациях, который предусматривал, в частности, их обязательную перерегистрацию, а в ней, как правило, всем кроме Алексеевой и Пономарева отказывали. Даже я и Алексей Симонов долгое время не могли добиться регистрации и вынуждены были (с нашими юристами) находить обходной путь — регистрироваться, как некомерческие организации. Что происходило в провинции представить нетрудно. К тому же отчеты представленные в «Хельсинкскую группу» бесстыдно переписывались (к прмеру, отчет Независимой Психиатрической организации), но был издан даже торжественный четырехтомник о победе демократии в России.

Отвратительным было еще и то, что «сетевые проекты» всех устраивали. Не только тех, кто получал гигантские деньги, но и фонды, которые их выделяли — ведь они тоже писали отчеты и могли написать о том, что в результате затраченных ими средств демократия в России уже на пороге, совместно обманывая таким образом и общественность и неправительственные организации и даже правительства своих стран, внушая им совершенно искаженное и очень радужное представление о положении в России.

Именно в это время «Гласность» оказалась уже и в совершенной изоляции от уже так называемого правозащитного движения в Москве, да и от фондов на Западе.

Мы проводили конференции «Уничтожение неправительственных организаций» (сохранилась случайно программа одной из них 30 июня 2000 года), куда приезжали делегаты из Челябинска и Краснодара, Владимира, Тамбова и Калуги — все говорили о том, что остатки правозащитного и профсоюзного движения гибнут на глазах. К нам приходили Европейский посол в Москве Саймон Костгроув и представитель американских профсоюзов АФТ-КПП Ирен Стивенсон, которым было небезразлично, что в действительности происходит в России. Но таких людей было немного. Большинству организаций в мире было совершенно неинтересно читать наши отчеты, когда рядом были стостраничные рассказы об осуществленных «сетевых проектах», якобы по настоящему серьезных и успешно сотрудничающих с властями России (в укреплении демократии, конечно) Хельсинкской группы, «Мемориала» и «За права человека». Во всем этом был еще один любопытный аспект: члены правления этих трех организаций успешно попали в наблюдательные советы крупнейших фондов. И, конечно, всегда голосовали против выделения грантов «Гласности». Пока еще с помощью личных связей и репутации «Гласности» я как-то справлялся с этим, но гранты выделялись все реже и меньше — никто не хотел слышать неприятных вещей о России.