Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

Киевский суд, поскольку я был реабилитирован по всем статьям, на которые ссылались суды в предыдущих решениях, принял решение о возврате картин и графики и начался новый процесс сбора вещей. Портрет работы Луи Токке (я считал его портретом Екатерины II — в бытность великой княгиней) был в Черниговском музее — его вернули, но драгоценную резную раму — такую же, как на эрмитажном портрете графини Воронцовой — оставили себе, одну из икон на стекле в украинском музее разбили и выбросили, рисунок и акварель Врубеля, рисунки Тропинина и Серова, гуашь Оскара Рабина пропали бесследно, большой букет Чехонина попросили в подарок. Тем не менее я получил двух Боровиковских, портрет работы Николая Аргунова, холсты Чекрыгина, Богомазова, Ермилова, Штеренберга, украинские иконы и тысячи листов графики. Из каких-то музеев вещи так и не были получены, но это были в основном рисунки Павла Пашкова, которых у меня и без того было немало и я спокойно к этому отнесся и к украинским музеям претензий не предъявлял. Проблема была в другом — это уже было другое государство и, скажем, холсты Ермилова и Богомазова я предпочел продать украинскому коллекционеру Григоришину. Да и жене и дочери в Париже надо было помочь.

Гораздо любопытнее все было в Москве. На украденный драгоценный крест я решил махнуть рукой, иначе надо судить и сажать этого замечательного востоковеда, но и без него украдена была масса вещей. По сопоставлению актов изъятия и найденного был составлен бесконечный список и Бабушкинский суд создал комиссию для оценки из антиквара (Михаила Фадеева) и двух искусствоведов (Михаила Красилина и Марии Чегодаевой), которые на основе цен на современных аукционах, а в ряде случаев — просто получая оценку на подобные вещи в музеях, представили суду свои соображения. Внезапно Министерство культуры решило оспаривать эту оценку. На специальном заседании коллегии все та же Виктория Маркова, которая в семьдесят пятом году оценивала у меня картины старых мастеров (бесследно исчезнувшие) теперь с пеной у рта доказывала, что мне должна быть выплачены суммы по оценке семьдесят пятого года (цены на произведения искусства за двадцать пять лет, да еще в сравнении с советскими ценами выросли раз в тысячу). Но Маркова почему-то была очень заинтересована в этой смехотворной оценке. Тем не менее добиться решения министерской коллегии ей не удалось, Марья Андреевна Чегодаева знакомая с ней лет сорок, перестала с ней здороваться и суд вынес повторное решение о выплате мне компенсации в конце концов не такой уж большой — порядка полумиллиона долларов, но не такой уж и маленькой и это дало возможность «Гласности» продержаться еще несколько лет, а, главное, беспрецедентной в русской истории. Но судебное решение в России это одно, а его выполнение, когда оно в твою пользу — совсем другое.

Для начала моему адвокату, Юрию Артемьевичу Костанову, взявшемуся за это дело, тут же позвонил ответственный сотрудник министерства финансов и назвав свою фамилию и должность, совершенно не стесняясь, объяснил, что если ему и «нужным лицам» будет переведено десять процентов, то ваш клиент получит деньги вскоре, а иначе ведь это может быть и лет через пять-десять.

Костанов мне это передал и я ему, конечно, по телефону сказал, что никаких «откатов» платить не буду и как только пройдет установленный законом срок исполнения судебного решения, чтобы он готовил заявление в Страсбургский суд, но в отличие от моей более ранней позиции, когда я отказывался от какого-либо возмещения от государства за девять лет проведенных в тюрьме (чем это возместишь?) — теперь мой иск к российскому государству должен содержать не только плату за украденные коллекции, но и выплату морального нанесенного мне ущерба. Сумма должна быть достаточно велика и я надеюсь, что Страсбургский суд с этим согласится. Да я и сам съезжу в Страсбург и дам необходимые суду пояснения. Мы с Юрием Артемьевичем пару раз это по телефону обсудили, а недели через две я уехал, правда, не в Страсбург, а в Вену, на сессию ОБСЕ, посвященную правам человека («Гласность» в это время готовила с ЮНЕСКО конференцию неправительственных организаций к двадцатипятилетию Хельсинкских соглашений, Австрия в тот год председательствовала в ОБСЕ и я часто бывал в Вене). Там я впервые в жизни объединил свои частные дела и общественные и среди других документов сессии было представлено и мое заявление об отказе в выплате мне компенсации за расхищенные во время незаконного тюремного срока вещи. К тому же и в числе людей, принимавших решения в России оказался один из учеников Костанова, хорошо знавший его характер, и Юрий Артемьевич считает, что именно это сыграло решающую роль.

Так или иначе недели через две мне позвонили и сообщили, что компенсация будет перечислена из российского бюджета на мой счет в Сберегательном банке. Правда и тут из государственного бюджета РФ перечислялись государственному (Сберегательному) банку деньги почему-то через какой-то частный банк, который взимал за это один процент.

Счастливым завершением все это назвать нельзя — так отвратительно было все до этого, но беспрецедентным и даже удивительным в России, конечно, можно.

Выше я вкратце описал незавершенный Международный Трибунал по военным преступлениям и преступлениям против человечества в Чечне и неудавшуюся конференцию о положении разделенных народов Дагестана. С Трибунала, а скорее — с наших материалов о митингах в Ереване и аресте моем с Андреем Шилковым и отважной поездки Андрея во все еще окровавленный от погрома армян Сумгаит и началась систематическая работа фонда «Гласность» на Кавказе.

Здесь я не могу сказать, как с чеченским Трибуналом, что главным моим соображением было предупредить неминуемую, с моей точки зрения, вторую войну в Чечне. Просто я видел, что Северный Кавказ (о Закавказьи речь особая) медленно, но верно из-за вопиющего беззакония, множества мелких и корыстных интересов, как в разных частях этого дивного лоскутного одеяла, так и в Москве, начинает тлеть и это тление того и гляди превратиться в незатухающий огонь. Не раз я тогда говорил и писал, что Россия теряет Кавказ, причем я не так уж был уверен, что именно России, русскому народу так уж необходимы эти владения. В большей степени христианской Северной Осетии, Дагестану, где живет тридцать с лишним больших и малых народов и где русский язык является единственным для них общим, было важно присутствие России на Северном Кавказе. Да и в Закавказьи Армения, окруженная мусульманскими народами всегда воспринимала Россию, как главную опору (армяно-турецкая резня начала ХХ века, в которой погибло около полутора миллионов армян, по утверждению турецких источников стала результатом помощи, оказываемой армянами русской армии во время первой мировой войны). Но, главное, я был руководителем правозащитной организации и все растущая волна произвола и насилия на Севрном Кавказе, идущая оттуда все более чудовищная хроника и жалобы в «Гласность» не могли не стать, да еще после первой чеченской войны, темами и материалами для нашей многолетней работы.