Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

Я пожал плечами, сказал, что это их дело, но не стал расспрашивать, что это за приказ. Но недавно, через двадцать с лишним лет, я написал Мите и напомнил об этом разговоре. Политичный Волчек, по-прежнему, работающий на «Свободе», теперь уже в Праге, тут же ответил, что помнит нечто подобное и ему кажется, что это были личные страсти Матусевича, вероятно, недовольного моими дружескими отношениями с кем-нибудь из его «врагов» в Париже. Учитывая эмигрантские страсти, это вполне правдоподобное объяснение. Но, во-первых, без очень серьезного давления Матусевичу не дали бы издать такой приказ в Вашингтоне. Чтобы «закрыть» меня тогда нужны были гораздо более веские основания и немалые усилия (но сотрудников КГБ на радио «Свобода» всегда было достаточно). А, главное, это поразительным образом совпало с полным и внезапным забвением обо мне и «Гласности» в советской печати. Внезапно прекратились не только ругательные статьи, но даже просто упоминания в ряду других людей и общественных организаций. «Гласность еще продолжала выходить, появился по инициативе Заславского официально зарегестрированный и очень активно работающий фонд, «Профсоюз Независимых журналистов» и еще более важное его объединение с профсоюзом шахтеров, летчиков и авиадиспетчеров, я сам проводил немало пресс-конференций, выступал в СССР и за рубежом, но ни одного упоминания обо всем этом (кроме отважного Павла Лобкова, который объединил в «Пятом колесе» «Гласность» в замечательную компанию с академиком Аверинцевым, режиссером и актером Александром Кайдановским и Ларой Богораз). Информационная блокада была настолько жесткой и в общем-то результативной, что весной девяносто второго года случайно (или не случайно) встреченный мной — один из тех евреев, которые тогда активно привлекались КГБ, как агенты влияния на Западе и для коммерческих операций, многозначительно посмотрев на меня сказал:

— Сегодня вы практически забытый человек, — и добавил как приманку — но это можно изменить.

Приманки мне не были привлекательны, странно было лишь то, что всего лишь за год до этого, не устно, а в газете «Куранты», новый зам директора КГБ еще СССР Евгений Савостьянов объявил без моего согласия, что именно я буду председателем комитета по контролю за КГБ. Впрочем, после того, как я не подумал туда придти, никаких упоминаний больше не было и, кажется, даже из тех, кто был в дни путча в Белом доме я был единственным, кому не повесили медали.

Любопытно, что та же блокада сохранялась и после путча. Если о первых конференциях «КГБ: вчера, сегодня, завтра» еще бывали хотя бы мелкие с трудом пробиваемые Леонидом Иоффе или двусмысленные (как передача Алексея Пиманова) сообщения, то вскоре и упоминания прекратились. Еще в начале двухтысячных годов даже в американском варианте «Московского комсомольца» Павел Гусев запрещал печатать со мной интервью. Он соблюдал какие-то правила, предложенные ему властью, механизма этих правил я не знал, но результаты были очень ощутимы.

Особенно замечательной была пресс-конференция летом 1995 года. До этого был проведен Круглый стол, где крупнейшие русские юристы (Сергей Алексеев, Игорь Блищенко, Александр Ларин и другие) и предтавители общественности (Елена Боннэр, Алексей Симонов, Наум Ним, я — как председатель оргкомитета) приняли решение о необходимости проведения Международного общественного трибунала над инициаторами преступлений в Чечне. Сообщение об этом как-то проскользнуло, прошло по телевизионным каналам, но после этого, дня через три, была устроена специальная пресс-конференция.

Мы говорили о том, что впервые в истории России создается Международный трибунал по расследованию преступных решений лидеров России: президента — Ельцина, премьер-министра Черномырдина, министра обороны Грачева и ряда других лиц, приведшие к гибели десятков тысяч ни в чем неповинных мирных граждан. Что членами трибунала являются не только два русских министра (иностранных дел СССР Борис Панкин, и ушедший в знак протеста против начала войны и присутствующий на пресс-конференции министр юстиции России Юрий Калмыков), премьер-министр Польши Ян Ольшевский, заместитель секретаря госдепартамента США Пол Гобл, председатель Комитета по правам человека Европарламента Кен Коатс и его заместитель лорд Никлос Беттел, знаменитый Нобелевский лауреат Эли Визель и другие. Что устав и регламент работы трибунала разработали лучшие русские юристы в том числе и из Института государства и права.

Пресс-конференция, действительно, вызвала огромный интерес, длилась часа три, срывая все последующие, были телекамеры всех каналов, а журналисты стояли в дверях, поскольку протиснуться в зал было невозможно. Но из этих сорока человек, километров истраченной видеопленки, об этой сенсации на первый взгляд проходимой — о Чечне тогда писали и говорили еще очень много, и все же только Игорь Ротарь сумел вытребовать в «Известиях» пять строчек. А в дальнейшем о многочисленных опросах свидетелей и предварительных заседаниях, проходивших в Москве, Хасавюрте, Праге и Стокгольме, где в числе свидетелей были множество журналистов (а кроме них, два советника президента России) в русской печати больше не было ни строчки. Как действовал этот механизм блокады, я не знаю, конечно, он не был чисто коммерческим, — почти все, что делал фонд «Гласность», вызывало громадный интерес и было очень актуальным, но тем не менее в условиях якобы отмененной цензуры лишь раз в два-три года пробивался где-нибудь, после очень больших и рискованных для журналистов усилий какой-нибудь совсем незначительный сюжет. И все же апофеоз в отношениях самой «свободной» российской печати и «Гласности» был в конце того же девяносто пятого года.

Все детали отвратительной провокации ФСБ, в которой принимал личное участие директор ФСБ Ковалев, а целью ее было убить меня, но был убит министр юстиции Юрий Калмыков, я опишу, когда дойду до этого года, а пока упомяну то, что касалось средств массовой информации, да к тому же еще, как казалось, самых лучших.

В начале этой провокации нам, точнее официально члену Трибунала Юрию Калмыкову заместителем секретаря Совета Безопасности России Митюковым были переданы «для вашего трибунала» копии совершенно ничтожных, но с грифом «совершенно секретно» материалов о Чечне за подписью директора ФСБ Ковалева.

Я сразу понял, что получив эти документы, вскоре буду убит (как и почему я описываю ниже). Не из стремления к сенсации, а пытаясь обеспечить свою безопасность, пришел к редактору «Новой газеты» Муратову с этой фантастической новостью. Передавая, да еще открыто, с телефонным звонком и курьером со Старой площади на Ильинку, где располагался Калмыков, эти документы, руководство Совета Безопасности и директор ФСБ, без санкции которого это не могло произойти, де-факто признавали Международный трибунал над президентом России, премьер-министром и ими самими, как виновниками чудовищной войны. У меня с собой были эти документы и записка Калмыкова о том, как и кем они ему переданы. Как мне казалось, Муратов понял, как фантастичны и как опасны, пока не обнародованы, эти документы, сказал, что снимет что-то в ближайшем номере и их напечатает. Но не в ближайшем, ни в каком другом публикации не было. Муратов мне объяснил, что у них идут другие материалы о Чечне и им это не очень интересно.