Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

Если до этого я с трудом общался с советскими либералами — хорошими, добросовестными, профессионально значимыми людьми, но которые в целях самооправдания создавали формулы, вроде:

— Если в партию будут вступать хорошие люди, то и сама КПСС станет гораздо лучше.

А на самом деле стремились устроиться в этом тяжелом мире, самореализоваться в нем, не отдавая себе отчета в том, что Россия уже в результате коммунистического господства почти уничтожена, разорена, доведена до вырождения и их самореализация лишь маскировка или даже подталкивание в пропасть своего народа и своей страны. И даже с личной точки зрения аморально поддерживать отношения с сотрудниками гигантской преступной организации и считать их обыкновенными людьми — такими, как все.

Теперь даже с большинством диссидентов создавалась почти такое же положение. С ними, в отличие от «Гласности», КГБ не боролся, более того, внушал им, чудовищно наивным, вполне успешно, что это именно они победили и они послушно шли за Ельциным, а потом Гайдаром к гибели всего того, что в либеральные 1988–1991 год было все-таки создано, к полному уничтожению зачатков русской свободы и демократии, к новым чудовищным, сперва вполне ими даже одобряемым (из «высших политических соображений») преступлениям и окончательному вырождению страны. И я понимал, что и дальше меня никто не будет слушать, что я остаюсь, практически в одиночестве, изоляции даже от многих еще недавно мне близких и высоко мной ценимых людей.

Ну да что теперь говорить об этом. У диссидентов и демократов теперь был свой, ведомый КГБ, вождь Ельцин и это была очень спокойная и удобная для них позиция. А на что-то можно было закрыть глаза.

Восемнадцатого августа мы праздновали свадьбу Виталия Мамедова, женившегося на сестре Димы Востокова — тогда он и пришел в «Гласность». Происходил торжественный ужин за несколькими столиками в ресторане «Олимпийский» на Проспекте Мира и закончился с закрытием ресторана часов в двенадцать. Мы с Димой Востоковым ехали ко мне домой, где в это время офис «Е.Г.» был в квартире над нами, вместе с молодоженами, жившими неподалеку. За нами неотступно следовал вишневый «Жигуленок» с привычными четырьмя топтунами. Я показал на них Диме Востокову в дороге. Когда мы подъехали к дому, вишневый остановился рядом.

В пять часов утра меня разбудил звонок из Парижа (телефон я не выключал никогда). Там, за два часа до объявления в Москве, уже было сообщение о введении военного положения и переходе власти в руки ГКЧП. Стараясь никого не разбудить, вышел на улицу. Из приоткрытых стекол «Жигуленка» раздавался шумный храп почему-то очень мощных, с трудом помещавшихся в маленькой машине топтунов. Потом выяснилось, что я входил в небольшой список (человек тридцать) людей, которых ГКЧП собирался арестовать сразу же после объявления военного положения. Но пока еще они спали. Наблюдатели в соседнем доме, очевидно, тоже еще не проснулись — оттуда никто за мной не вышел. На всякий случай я нашел телефон-автомат подальше, не видный из наших домов, чтобы не включили прослушку, и позвонил Полторанину — тогда еще редактору «Московской правды» и самому деятельному борцу за победу Ельцина. Полторанин уже не спал, все знал, тут же спросил могу ли я поговорить с послом США о создании нового правительства, после чего сказал, что все собираются в Белом доме.

Сперва людей там было немного — я сразу же встретил Илью Заславского, который увел меня в обширный кабинет Красавченко, он и стал нашим (и еще пары человек) жилищем на ближайшие двое суток. Сам хозяин кабинета появился очень ненадолго, потом и вовсе скрылся — кто-то мне сказал, что улетел в Куйбышев, проверять готовность сталинского бункера.

В полуподвальном этаже, где монтировали автономный радиопередатчик, встретил Силаева. Рассказал ему о подброшенных в «Гласность» компрометирующих его материалах, Силаев слушал рассеяно — было видно, что сейчас ему не до того. Отец Глеб Якунин с таинственным видом увел меня в туалет, объяснил, что стена американского посольства совсем рядом, нужно ее перелезть и создавать «правительство в изгнании». «Белый дом» — здание правительства Российской Федерации — естественно, был заполнен сторонниками Ельцина, да среди демократов других как бы и не было тогда слышно. Мне была омерзительна вся эта команда ГКЧП, но и к сторонникам Ельцина я относился уже очень сдержанно, а потому чувствовал себя заметно посторонним среди в общем-то знакомых людей. Могу только радоваться, что среди насельников Белого дома в те дни, мне единственному не дали за это медали, хотя до сих пор зовут на встречи «защитников Белого дома». Не хожу к этим наивным и хорошим людям, которые в случае нежданной победы ГКЧП получили бы в точности то же самое, но смогли бы отстаивать демократию более успешно и последовательно.

В ночь ожидали штурм Белого дома. Все спрятались в подвалах или в комнатах боковых флигелей (Полторанин очень забавно это описывает), только мы с корреспонденткой Ассошиэйтед пресс (женщина была много храбрее мужчин) ходили от колонны к колонне темного первого этажа. Изредка попадались два-три вооруженных человека, но в целом Белый дом защищаться не обирался и если бы не «живое кольцо» вокруг, был бы без труда взят — может быть с парой выстрелов. Но штурма не было и на следующий день все стало повеселее.

Белый дом бы переполнен журналистами, все оживленно передавали сообщения по всему миру. Мне пару раз удалось связаться с «Гласностью». Виктор Васильевич героически организовал три или четыре сводки новостей за день и при этом тайком перепрятывал наше имущество — ожидали очередного разгрома. «Жигуленок» с топтунами по-прежнему стоял у подъезда, но никаких действий они не производили — может быть, ждали меня (несколько других людей из этого списка были в то утро арестованы), может быть вообще не получали никакого приказа.

Днем можно было опять выйти к «живому кольцу» (меня пускали назад) — вечером люди жгли костры и были очень напряжены, сейчас, пережив ночь, все были гораздо веселее, хотя и посматривали с опаской то на Москву-реку, по которой подходили какие-то катера и баржи, то на мост, откуда ожидали новые танковые соединения — говорили, что по Кутузовскому проспекту идет колона. Днем с Мишей Чегодаевым — заместителем Заславского — удалось даже съездить на машине к Моссовету, где шел неприкращающийся митинг протеста. Известно было и о первых погибших — танки генерала Лебедя раздавили трех юношей, легших посреди Садовой в надежде, что по ним танки ехать не станут. Это были такие же честные и восторженные мальчишки, как и те, что работали в «Гласности», пытались ее распространять на улицах.