Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

Может быть эти два издательства в одном доме и могли бы как-то договориться, тем более, что демократическому «Знаку СП» реально не помогал никто, но на словах и Ельцин и его помощники Филатов и Красавченко, и министр тогда по печати Михаил Федотов уверяли в своей поддержке, а Ларионов, который вовсе не собирался издавать никаких книг, а интересовался только возможностью торговли большим домом в центре, уволил всех редактров. От возмущения редакторы Валентина Алимова, Ирина Ковалева и Валерия Бузылева (дочь полковника Карповича, о котором я уже писал) отказались уходить из издательства и начали голодовку. Из мужчин никто их не поддержал. Голодающим все сочувствовали, о них писали, телевидение брало интервью, но никто не помогал.

Союзу писателей занятому множеством других споров было не до их издательства. Администрация Ельцина была на словах, конечно, на стороне демократов, но никто и не думал им помочь. Шашин, договорившись, что несколько комнат им оставят, от волнений слег в больницу, Михаил Фадеев — не считал себя борцом. Тогда редакторы, кажется, в первую очередь Ольга Ляуер, которые видели, что единственный, кто еще борется в Москве — это фонд «Гласность», предложили сперва Фадееву, то есть коллективу издательства, а потом и Союзу писателей сперва избрать, а потом и утвердить меня генеральным директором «Знака СП» тем более, что когда-то я недолго заведовал отделом критики в журнале «Юность», а потом три года издавал и редактировал журнал «Гласность». И во время второй конференции о КГБ Валентин Оскоцкий, как член правления Московского союза писателей мне это предложил. Неожиданостью для меня это было полной, за борьбой в «Советском писателе» озадаченный множеством забот «Гласности» я почти не следил, ни с кем в издательстве знаком не был. Но это была их инициатива, это была общая борьба и я подумал, что такое объединенние сил может оказаться полезным. Союз журналистов, кроме Павла Гутионтова к «Гласности» относился с откровенным страхом, можно было попробовать, что получиться из сотрудничества с Союзом писателей. К несчастью, ошибались и редакторы и писатели, а в значительной степени — и я тоже. Противостояние в «Советском писателе» было, конечно, вполне идеологическим, было борьбой со старым партийным руководством, но само-то руководство боролось, по крайней мере на этом этапе, не за возможность издавать «Цемент» Гладкова и «Как закалялась сталь» Островского, а за право распоряжаться замечательным домом в самом центре Москвы, сдавать, а может быть и продавать помещения, чем они и занялись после победы, кажется, правда с уголовным завершением в конце концов. Изданием книг они не занимались, хотя бы потому, что ни одного ни литературного, ни технического редактора с ними не было, но их это и не заботило. И потому это был имущественный спор, в котором, может быть, и найден был бы хоть какой-то компромисс. Но когда я стал генеральным директором второго, созданного всеми редакторами и Союзом писателей, и зарегистрированного Комитетом печати издательства «Знак СП» у писателей кроме окололитературных коммерсантов появился новый противник — КГБ и все стало еще хуже.

Но и для «Гласности» все это было лишним бременем. После двух конференций «КГБ: вчера, сегодня, завтра», конечно, нас все равно бы вновь разгромили, но до этого я хотя бы не получал домов, выделенных «Гласности» Поповым и Заславским, не покупался санаториями Шмакова, а тут к нашим проблемам прибавились еще и эти. Пару месяцев в КГБ выжидали, может быть надеялись, что я и впрямь займусь имущественными делами. Но мы с Фадеевым вместо этого тут же попытались начать какие-то издания, а главное — в пяти открытых нами комнатах (из пятидесяти в здании) работали не только редакторы, но и готовилась следующая конференция о КГБ, издавался бюллетень «Государственная безопасность и демократия», каждое утро был готов очередной выпуск «Ежедневной гласности». Работало уже человек тридцать — сорок и было ясно, что все потихоньку наладится.

Терпение КГБ закончилось быстро и в конце июля мне сказали, что по издательству бродит какой-то человек, называющий себя электромонтером, но мало на него похожий и приехавший на BMW, что было в девяносто третьем году большой редкостью. Я попросил привести его ко мне и он, как ни странно, сразу же пришел. Был это хорошо одетый человек лет пятидесяти пяти (фамилия его пропала вместе с разграбленным в очередной раз архивом «Гласности»), повторивший мне, что он проверяет состояние электропроводки в здании. Довольно быстро выяснилось, что никакого подтверждения о месте работы у него нет и он не знает, где находится его районное управление, а я уже все это знал, занимаясь и хозяйственными делами издательства. Я попросил секретаря вызвать милицию. Монтер почему-то очень взволновался — бежать через комнату секретарей, да еще с третьего этажа немолодому человеку было неудобно и он начал меня уговаривать милицию не вызывать. Мне было очень забавно, что же он мне скажет, секретаря набиравшую номер, я попросил на пару минут погодить, но от самого этого желания не отказывался. «Монтер» минут десять юлил, почему-то говорил, что я должен его пожалеть, но после бесплодных уговоров сказал — «ну хорошо, я вам все объясню» и вынул удостоверение полковника КГБ. По-прежнему, он, однако, не мог мне объяснить, что он тут делает и зачем пришел.

Я позвонил Кандаурову, который стал уже генералом и начальником центра общественных связей КГБ, и сказал, что у меня здесь их полковник, выдающий себя за электромонтера. Кандауров попросил дать ему трубку, говорили они минут десять, но из слов полковника была ясно произнесена лишь его фамилия, после чего «монтер» вернул мне трубку. Кандауров врал мне так же, как до него Савостьянов после второго разгрома «Гласности». Говорил, что этот полковник из КГБ уже уволен (но удостоверение — я посмотрел — было продлено два месяца назад), уговаривал меня «монтера» отпустить, милицию не вызывать, обещал, что ничего подобного больше не будет. Я, конечно, ничему не поверив, отпустил «монтера». Да и что я мог сделать, все равно его отпустила бы милиция. Вскоре стало ясно, что именно этот полковник командовал операцией по третьему разгрому «Гласности» (а за компанию и издательства) и «осматривал поле боя».

Дальше все уже было просто. Дней через пять ко мне пришел начальник нанятой нами охраны и попросил увеличить оплату в четыре раза. Денег таких у нас не было и я отказал. Но было ясно, что кто-то с ним ведет переговоры. Недели через две у дверей издательства появился милицейский пост, кроме нашей охраны. Кто и для чего его поставил выяснить я не смог. Однажды вечером, кажется, 12 августа, после ухода сотрудников по домам при якобы спящем охраннике (именно его меня попросил взять на работу тесно связанный с КГБ, теперь зам. Председателя комитета Госдумы по безопасности, тогда журналист «Московского комсомольца» — Хинштейн) в здание ворвались десятка полтора молодцов с Ларионовым, Ильей Константиновым, Прохановым, еще кем-то из «правых». Охранника выкинули, вломились в наши комнаты и начали вскрывать сейфы, заявив, что никого из «Знака СП» и «Гласности» здесь больше не будет. Ох, все это я уже слышал и в 1989 году в Кратово и в 1992 году на Остоженке. Время, как будто бы менялось, а КГБ, якобы реформированный, оставался прежним. Любопытно, что Илья Константинов через два месяца был одним из руководителей штурма и захвата мэрии. Может быть, в «Советском писателе» была только их разминка, первый шаг. Но о Белом доме в октябре девяносто третьего года я буду писать чуть позже.