Сергей Григорьянц - Гласность и свобода

Среди других «версий», якобы изложенных для объективности, нет одной, по-видимому, самой очевидной, которую мне рассказал его друг и коллега — генерал-лейтенант Стаськов, в это время начальник штаба воздушно-десантных войск России. Советуясь, кем бы можно было заменить Льва Рохлина в руководстве уже мощнейшей в России и все разраставшейся организации «Движение в поддержку армии» (а что я мог сказать — ничего не понимавший в военном мире) Стаськов мне сказал, что в течении последнего в его жизни вечера Рохлин трижды ему звонил. Он мучительно принмал решение объявить с утра в Думае не только о гигантских кражах, совершенных Черномырдиным (это есть в фильме, но Стаськов мне этого не говорил), а о том, что он с созданным ми фантастическим объединением — легко понят, что люди стремившиеся поддержать русскую армию, промышленность и науку и их семьи и те, кто доверял лично Льву Рохлину, составляли гораздо больше половины России. Так вот генерал собирался с утра объявить, что на выборах президента он будет поддерживать не будущего ставленика Ельцина, а резко ему враждебных в то время Примакова и Лужкова. Из двух зол он выбрал, как ему казалось, меньшее и роковое для себя. Еще более внятно о гибели Рохлина рассказывает Полторанин (цитирую по тексту интервью Виктора Резункова дочери Рохлина для радио «Свобода»): Решение об убийстве принимали на даче в своем узком кругу четыре человека: Ельцин, Волошин, Юмашев и Дьяченко, а осуществить убийство было поручено лично Путину.

Но в фильме о Рохлине есть один очень любопытный лжесвидетель. Это Коржаков. Казалось бы уже уволенный, уже обиженный Ельциным, он повторяет, что убила Рохлина, конечно, жена. Да и вообще они с генералом готовили через три недели захват Кремля армейскими соединениями. И зрители должны были подумать — слава Богу, что жена его убила — не хватало нам нового переворота. Вполне очевидно, что Коржаков выгораживал не Ельцина, а тех своих коллег-убийц, исполнителей и организаторов, которые могли бы и о нем многое рассказать. Они продолжали действовать и их надо было выгораживать.

Еще любопытнее эпизод в уже упоминавшейся книге Литвиненко. Рассказывая о своем разговоре с замом председателя ФСБ генералом Трофимовым, очевидно не причастным к структурам убийств и хорошо относящийся к самому Литвиненко, он вспоминает, как Трофимов заметил ему:

«Вот как-то раз в начале июля вышли мы с ним поговорить на улицу. Спрашивает: «Как ваши дела, Саша?» Я ему рассказал про прокуратуру, уголовное дело, про запись Доренко, а он пожевал губами и говорит: «Я думаю, Саша, вы проиграли».

— Почему? — спрашиваю.

— А ты что, газет не читаешь? Вот, — говорит, — убили генерала Рохлина. Кто ж их теперь тронет?

Сказал — и пошёл. А я стою ошарашенный. Рохлина-то ликвидировали высокопрофессионально, да на жену убийство свалили. По почерку на наших похоже. Неужто мои генералы ещё и Рохлина убрали, пока мы на них рапорта писали».

Из чего следует, что хорошо понимающий кто есть кто и кто чем занят в несчастной России генерал Трофимов во-первых точно знает, что именно начальники Литвиненко «решили вопрос с Рохлиным», и что, как мы понимаем по датам, политические убийства в России не зависят от того или иного (меняющегося) руководства спецслужб, а являются инициативой и преступлением самого президента России и окружающих его бандитов.

Из описанных событий вполне очевидными становится три цели инициаторов третьей эпохи террора в России:

— Уничтожение демократического движения и попутно — возникающих политических конкурентов.

— Создание некоего нового «общака», о нем упоминает неоднократно Литвиненко, когда выходит на узбекских торговцев наркотиками и причастного к этому Путина, — большого финансового фонда в том числе за счет уничтожения наиболее крупных предпринимателей и финансистов.

— Уничтожение некоторых уголовных структур, как конкурентов в крышевании (рэкете) российского бизнеса.

Но поскольку разработчикам правительственного постановления о повсеместном терроре упоминается вице-премьер Олег Лобов, в связи с ним возникает вопрос и о международных террористических его контактах.

В 1992 году возник скандал с продажей по распоряжению Лобова японской террористической организации «Аум Сэнрике» бронетранспортеров и выданного им же разрешения террористам использовать для тренировок российские полигон. Был ли иприт с помощью которого члены «Аум Сэнрике» устроили теракт в токийском метро, в результате которого погибло от 12 до 27 и пострадало 5 000 человек, российского происхождения, кажется, осталось неизвестным.

С другой стороны Литвиненко на пресс-конференции в Лондоне настойчиво повторял, что российские спецслужбы в 90-е годы активно сотрудничали с «Аль-Каидой».

Связано ли это одно с другим, были ли какие-то конкретные террористические — международные цели у российского руководства уже в девяностые годы — не знаю. Но «восстановленное» Евгением Примаковым Управление внешней разведки уже в эти годы явно имело к террору внутри страны не меньшее отношение, чем УРПО, описанное Литвиненко и банды, созданные по приказу найденному Корольковым. Думаю, что к зарубежным народам они относились не лучше, чем к москвичам, волгоградцам или чеченцам.

Но от единичных и массовых убийств надо вернуться к своим невеселым делам. Переживать своего сына, убитого вместо тебя или из-за тебя — тяжелая участь. Тома и Нюша улетели в Париж, отказались в аэропорту «Шарль де Голль» давать интервью корреспонденту «Известий» — кровь Тимоши не могла быть поводом для обсуждения и уж тем более какой-то опорой. Впрочем, корреспонденты BBC продолжали снимать — они разрешения не спрашивали. Оля и Валера Прохоров на время приютили их у себя. В мае я возвращался с конференции в Нью-Йорке через Париж. Полуслепой, у меня опять в Нью-Йорке отслоилась в глазу сетчатка, мне предложили оплатить операцию в клинике Джорджа Вашингтона, но я предпочел вернуться в Москву к своему замечательному врачу Елене Олимпиевне Саксоновой — одной из последних в вымирающей касте великих русских врачей. Тем не менее я, конечно, остался на неделю в Париже и выяснилось, что жене и дочери там гораздо труднее, чем можно было предполагать. И дело было не в том, что за эти месяцы пригласившего их президента Миттерана сменил Ширак. С ним я тоже дважды встречался, помогать Томе и Нюше он поручил своему личному помощнику, тем более, что по всей Европе показывали по телевизору фильм о том, как они вынуждены спасаться из «демократической» России.

Но буквально через месяц с Томой встретились некие люди в штатском, которые высказали надежду, что она будет сотрудничать или «находиться в контакте» с французскими спецслужбами. Тома ответила, как неоднократно это делал в разных ситуациях я, а иногда и мы вместе, что ни с какими спецслужбами она общаться не будет. Литвиненко в своей книге пишет, что в Англии его сразу заверили, что ничего подобного от него не ждут. Может быть в Англии это и так, но после отказа Томы в Париже, она с Нюшей не могла получить ни одной мельчайшей, пусть самой временной справки объясняющей почему они находятся во Франции. Здесь спецслужбы, конечно, не сажали на пять лет за отказ от контактов с ними, как меня в 1975 году за нежелание сотрудничать с КГБ, но и жить тоже не давали. Правда, и помощник Ширака и очаровательная Сильвия де Брюшар — заведующая русским отделом МИД'а Франции (когда-то именно она, будучи первым секретарем посольства в Москве, советовалась со мной, кого пригласить на прием к Шираку и пригласив Альбину, буквально спасла Александра Богословского), Тому и Нюшу все успокаивали, предлагали подождать и не волноваться. Но Тома с Нюшей не могли ни учиться (Нюше было девятнадцать лет), ни работать, даже если бы кто-то захотел проверить у них документы, им нечего было показать.