Вениамин Додин - Повести, рассказы, публицистика

Но нашелся прямодушный Человек. И ответил там же 4 апреля («Господин Кочубиевский не дослушал»):

«Наивно желание, имя рек, «отмазаться» от карателей, прилепив им ярлык «бывших евреев». Как бы мало они ни придавали значения своему еврейству, как бы ни были испачканы в крови их руки, они, возможно к сожалению, всё равно оставались евреями. Если попытаться осуществить фантастическую попытку смещения времён, то, видимо, ни у кого не может возникнуть сомнений, что товарищи Кацнельсон Борка Борухович или Межеричер Исаак Семёнович (герои моей статьи, В. Д.) имели все основания по Закону о возвращении прибыть на историческую родину как стопроцентные евреи. Никто из этих мерзавцев, живших в своё кровавое время, не проходил «антигиюра», и поэтому утверждение о том, что «те сначала отказались быть частью еврейского народа, а уж затем стали палачами», — абсолютно надуманно».

А нам–то, нам–то как быть, всё ещё не «бывшим», доброхотами нашими от еврейства не отлучённым пока? Жить–то нам как, продолжающим числиться среди народов, в которых живём, — или, хотя бы, продолжаем пока жить, — все ещё евреями? Хоть в той же России? Кто там вспомнит, например, сегодня, — завтра, тем более, — о тысячах «не бывших» евреях — о евреях врачах, педагогах, инженерах, учёных, техниках, несколько поколений которых, в той или иной степени, определяло лицо, да и могущество России на так называемом «советском» отрезке её драматической истории? Вспомнит ли кто–нибудь, допустим, маму мою, на «своих» четырёх войнах (без Русско—Японской, где была она всего лишь операционной сестрою) прооперировавшей и тем вырвавшей у смерти — только по «Офицерским книжкам» её — более 27–и тысяч раненых? Да и — вместе — родителей моих, и после кончины их назад полвека, продолжающих Фондом своим спасать людей? Уже никто. Ушли все, спасённые и согретые ими. Хотя, правда, дети их и внуки в Украине помнят. Как «помнят» библиотеки мира книгами о них.

Вспомнит ли кто–нибудь учителя моего в миру, друга мамы и прабабки моих, Владимира Павловича Эфроимсона, — учёного и тираноборца? В моё время его знали все уважающие еврейство своё мои соплеменники. И не соплеменники тоже. Подвиг его бессмертен. О нём литература. (Даже здесь, в Израиле, в частности, статья Лены Кешман во втором номере за 1999 год журнала «Время искать»). Так вспомнит ли о нём в России хоть кто–нибудь?

Никто не вспомнит.

А вспомнит ли кто Халифмана? Иосифа Ароновича Халифмана, журналиста — автора монографий о муравьях, пчёлах, осах, шмелях, термитах, по которым — как по справочникам — учатся энтомологи мира? Составителя, кстати, передовиц «Известий», отнявших у этого гениального человека 35 лет бесценной жизни. Никто не вспомнит! Даже дифференциатор еврейства покойный Владимир Бурцев. Только разве что кто–то из почитателей беспозвоночных членистоногих общественников… Не самого же еврейского этого чудака! Между тем, именно о нём, — в ответ на утомительнейшие панегирики Хрущёва, спеца по русской культуре, культуре России, — Дуайт Эйзенхауэр (принимавший в Кемп Дэвиде кремлёвского «златоуста») заметил: «Для чего столько высоких слов о великой культуре вашей страны? К чему они, если у неё есть одно главное, ключевое, слово — «Халифман!».

Но, Бог с ними, с Халифманом и с Эйзенхауэром. Пухом земля им.

Кто вспомнит обо всех нас — о миллионах простых, ничем особенным не проявивших себя — не высовывавшихся никогда из общей массы законопослушных россиянах? О народе «еврейской национальности», мухи не обидевшем в подавляющем своём большинстве? Наконец, кто вспомнит о четверти миллиона павших во Второй мировой войне евреях–россиянах, воевавших в рядах Красной армии плечом к плечу с русскими? Да никто!

Зато запомнят надолго, — быть может, на веки вечные, — жирными потёками на выбеленной стене в который–то раз попранного достоинства россиян, — наших с вами раздавленных только что клопов–олигархов, — имя им легион, — «насосавшихся соками… земли» российской и «кровью… её народа». В том числе, «успевших сбежать», но которых ему уже «достают» и «выдают». Вот это–то вот они, россияне, точно, запомнят. Разве не полномочные представители всех их — вновь с ЕВРЕЕМ во главе — в четверг 19 апреля 2001 года, — в День Памяти величайшей трагедии евреев, — отказались встать и помолчать в Думе? Не поднялся даже спикер российского парламента. РОССИЯ НЕ ПОДНЯЛАСЬ! Или кто–то сомневается, что российские парламентарии позволили бы себе такую демонстрацию вопреки чётко и однозначно выраженной воле своих избирателей, — воле народа? Неуютно как–то. Ни ушедшая в относительное небытие память о нацистских палачах, ни, тем более, здравствующие ненавистники наши из арабских палестин так не тревожат меня их юдофобством, как всеохватное, хоть и понимаемое мною, озлобление на нас бывших моих сограждан. Из осведомленных и о трагической судьбе еврейства до эпохи революций и переворотов, и о роли его — из никого никогда не убивавших — до войны, и в саму войну. Хорошо знавших, что сделало оно и в обороне, и в промышленности, и в науке, и в прикладной экономике. А ведь именно это позволило захваченной врасплох, — в момент «вероломно» сорванного Гитлером её прыжка в Европу и, было, полностью деморализованной, — стране оказаться в лагере победителей. Не без евреев обрести Атомную Дубину (время от времени шантажируя ею своих оппонентов). И, тем не менее, — до поры, до времени, «ходя» в великих ядерных державах, — поминать, матеряся, Харитонов с Банниковыми, Гинзбургов с Зельдовичами, Кикоиных с прочими пархатыми — «проклятых своих жидов»…

А не поминать–то как, собственно? Ведь даже до нас дошло, наконец, что и «Россия доросла», вроде бы, до понимания сотворенного с нею «еврейскими — Марксы — теориями», «еврейскими — Ленины с Троцкими — усилиями», «еврейскими — ягоды с фриновскими, да берманы с майсаками — стараниями». И что россияне, как и немцы когда–то своим евреям, мандата нам на проведение этого чудовищного эксперимента тоже не давали. И дошло–то, между прочим, не умозрительно, не в процессе тонких философских экзерсиций, но повальными расстрелами в середине 30–х — 40–х гг. всех, — за малым, и досадным, надо признаться, исключением, — участников шабаша.

И что, пошабашили? Как бы не так!

Под занавес, — не отягощенному самодисциплиною и не принудительной ответственностью каждого перед обществом конгломерату российских народов, некоторые из которых не вполне осведомлены, что культура — это не только Пушкин, но и чистый сортир, — преподнесена была НАМИ, — опять НАМИ, — новая Дьявольская Панацея «Выживания, Могущества, Невиданного Прогресса и, конечно же. Нескончаемого Счастья», чреватая для них не менее чудовищными последствиями, чем все вместе взятые марксизмы с ленинизмами — Атомно—Термоядерная!