Вячеслав Рыбаков - Резьба по Идеалу

Совершенный муж постоянно совершенствуется в своём совершенстве. Его совершенство — не статичное, раз навсегда достигнутое стылое состояние, но динамический процесс, нуждающийся в постоянном, определённым образом ориентированном духовном усилии. При этом оно, исходно совершаясь в душе, ни в коем случае не может душой и ограничиваться; самосовершенствование подразумевает непрерывную практику. Практиковаться следует в оттачивании почтительного, но при том неподобострастного отношения к вышестоящим; практиковаться нужно в осуществлении такого управления нижестоящими, которое не доставляет им лишних хлопот, но улучшает их качество жизни, не уменьшает, а увеличивает их покой.

Совершенный муж, наконец, постоянно стремится к общению с теми, кто идёт тем же путём практического самосовершенствования, и это общение благотворно для всех, кто в него включён: оно совершенствует каждого, каждый оттачивает и шлифует себя на каждом. Совершенный муж — это в огромной степени человек, сам создающий себя. Self-made в чистом виде. Но он не может возникнуть и развиваться сам по себе, в изоляции, как перст; он — прежде всего член своей семьи, и именно естественно возникающая в семье почтительность к родителям и уважительное отношение к старшим родственникам, внутрисемейная взаимопомощь, в которой у старших и младших свои роли и функции, служат первичными и базовыми мотивациями к соблюдению социального долга и совершенствованию умения его исполнять в повседневной деятельной жизни.

Культ предков сложился в Китае задолго до Конфуция. То же можно сказать и о семейных структурах. Конфуций продлил им жизнь тем, что избрал средством для воплощения в повседневную практику процесса выращивания совершенных мужей. Впитываемые с детства стереотипы отношений и действий были обобщены как общесоциальные.

Перечень иллюстрирующих эти положения цитат из «Лунь юя» лучше всего начинать, вновь обратившись к последней фразе из предыдущей группы. В полном виде она выглядит так:

«Среди людей мало таких, кто, будучи почтительным к родителям и уважительным к старшим родственникам, был бы склонен выступать против вышестоящих, и совсем нет таких, кто, будучи не склонен выступать против вышестоящих, любил бы устраивать беспорядки. Совершенный муж старательно закладывает основы свой личности…. Что же касается почтительности к родителям и уважительного отношения к старшим родственникам, то разве не из этих принципов слагаются основы гуманности совершенного мужа?»

Невозможно не сказать несколько слов о термине, который в процитированном переводе передан как «гуманность». Это один из самых важных терминов конфуцианства, и смысл его чрезвычайно многолик; его интерпретациям посвящено немало прекрасных работ. Оптимальным, на мой взгляд, из всех разнообразных версий его перевода является наше слово «человеколюбие»; помимо прочих достоинств, оно впрямую учитывает одно из основных определений, данных термину самим Конфуцием:

«Фань Чи спросил о человеколюбии. Учитель ответил: „Любить людей“».

Но и этот перевод — лишь наименьшее из зол. Иероглиф «человеколюбие» ( жэнь ) состоит из двух частей, левая значит «человек», правая — «два». Причём в отличие, скажем, от двойки римской, где две черты стоят каждая сама по себе в состоянии разобщённого самостоятельного равенства, китайская двойка пишется как две черты горизонтальные; она уже сама по себе иерархична, ибо одна её черта ближе к Небу, другая — к Земле (Ян — Инь). И как раз в силу иерархичности она составляет взаимодополняющее единство, где у каждого из двух — своя социальная роль, так что один не может обойтись без другого. Именно потому, что они различны, они едины.

При всём богатстве и разнообразии смыслов термина основная его подноготная — исполнение каждым из двух членов иерархической пары своих обязанностей по отношению друг к другу. Это, в сущности, и есть любовь к людям. Именно так она реализуется. Человека в одиночестве, самого по себе, нет. О том, любит ли такой человек людей, добр ли он, гуманен ли — просто бессмысленно говорить, для этого не найдётся слов.

А ведь китайцы в своё время, наверное, могли бы сконструировать знак для обозначения понятия жэнь , просто поставив рядом два одиночных иероглифа «человек». Это очень похоже оказалось бы на римскую двойку. Но отчего-то язык, повинуясь изначальным, базовым предпочтениям культуры и сам потом оказывая на неё влияние во все последующие века, пошёл по иному пути и породил иероглиф, обозначающий не просто «два человека», но «человек в иерархической паре», «человек в неравновесном взаимодействии с другим человеком»…

Европейская (римская) двойка гласит, что в любой парю взаимосвязанных людей социальные роли у них не дифференцированы и, стало быть, каждый обречён всегда оказываться либо одиноким левым, либо одиноким правым уклонистом; поэтому, кстати, любая общая деятельность (рытьё колодца) у них возможна только на основе компромисса, сцентрованного где-то МЕЖДУ этими двумя.

В китайской же двойке человек всегда включён в какую-то иерархию — со стороны животворных влияний Неба или плодоносной отзывчивости Земли.

Дотошный оппонент здесь вполне может сказать, что и римской двойке при желании легко подобрать геодезические и даже космогонические ассоциации: скажем, кто-то один связан с восходом, рождением, а кто-то — с закатом, умиранием, кто-то — с ледяным тёмным севером, кто-то — с солнечным изобильным югом.

Но, как и всякое дельное возражение, эта мысль может лишь обогатить наши собственные рассуждения. Дело в том, что стоит только развернуть римское II на сто восемьдесят градусов вокруг оси компромисса, как тот, кто олицетворял возрождение, сразу безо всяких потерь собственно для себя, ничуть не изменившись, станет провозвестником смерти, и наоборот. А ещё один оборот снова вернёт прежние роли, и опять никто, собственно, никаких перемен в самом себе не заметит. В итоге римская двойка повествует нам о том, как всякое мало-мальски серьёзное изменение в мире порождает царство и культ уверенных в собственной непогрешимости, но гордящихся своей высокоманевренной практичностью перевёртышей. Порождает нескончаемый вальс перебежчиков слева направо и справа налево.

Небо же и Землю поменять местами невозможно, как ни вертись, и верхнюю и нижнюю черты китайской двойки тоже. Ведь их места в иероглифе с самой древности были так или иначе детерминированы, и в современном написании земная черта, как и подобает опоре, просто длиннее небесной. Поэтому подмена сразу была бы заметна. А вот вокруг вертикальной оси этот иероглиф можно вращать сколько угодно. Ничего не изменится. Значит, квинтэссенция культуры и в этой двойке тоже: иллюстрирует она и консерватизм, и снижение эвристического потенциала, и сугубую стабильность…