Илья Василевский - Николай II

Многословием он и здесь не грешил. Для того, чтобы Николай отступил от своего обычного лаконического стиля, нужны причины исключительные. Даже в переписке с женой он удовлетворяется коротенькими афоризмами: “Я сегодня гулял в саду по нашей любимой дорожке и мне было так грустно, что Вас не было около меня”. Вот образец его переписки - письмо Николая от начала до конца.

Этот лаконизм Николая, думается, не случаен. Это - спутник короткомыслия.

Было бы ошибочно объяснять это короткомыслие только ограниченностью. Это -принципиальное короткомыслие: “Мне упало на душу”, “Мне пришло на ум” - таковы обычные мотивировки самых важных из его решений. Никаких соображений, никаких доводов, против которых могли бы бороться путями логики окружающие, он не признает. Он - царь; он - помазанник Божий и, если то или иное впало ему на ум, то такова, значит, воля Всевышнего. “Сердце царя в руце Господа”. Он, Николай, скромный исполнитель воли Божией. Он всегда прав.

Когда вдумываешься в психологию этого странного писателя, хочется отыскать хоть какое-нибудь произведение, в котором полностью отразилась бы его душа. Особенным тактом, чрезмерной чуткостью он не отличался, это правда. После того, как во время ходынской катастрофы были раздавлены тысячи ни в чем не повинных верноподданных, а молодой царь в тот же день, как ни в чем не бывало, танцевал на балу у французского посланника. Николай II свою первую речь обращает к войскам и 21-го мая 1896 г., считает уместным ограничиться следующей речью: “Пью чарку зин а за здоровье воинских частей. Ваше здоровье, господа!”

Тогда же, принимая представителей дворянства, Николай II считает уместным и своевременным заявить: “Мне известно трудное время, переживаемое дворянством. Будьте спокойны, я не забуду его нужду”. (О “трудном времени” для крестьян, о “нужде” рабочих царь не говорил ни слова).

Молодой автор был влиятелен. С его фельетонами, что называется, считались. Но, надо правду сказать, ни малейшего литературного таланта этот автор даже и с возрастом, не проявляет. Когда А. А. Лопухин в свое время в беседе с Бурцевым выдал роль Азефа, и “Варварин суд”, несмотря на то, что выяснилось, что вина Лопухина состояла только в том, что он спасал жизнь Николая (работавший “на обе стороны” Азеф, сыгравший главную роль в убийстве Плеве и Сергея Александровича, в это время готовил покушение на жизнь Николая), приговорил Лопухина к пяти годам каторги, - на докладе о Лопухинском деле царь собственноручно начертал: “Вот так здорово”. Когда во второй Гос. Думе был поднят запрос о пытках, истязаниях и расстрелах в Рижской тюрьме, Николай II начертал по этому поводу: “Молодцы конвойные! Не растерялись”.

Образцов такой художественной прозы не оберешься в литературном наследстве Николая.

Николай II скуп во всем, что касается лирики. Когда з первый год его царствования 78 литераторов, наиболее видных и почтенных представителей русской литературы, возмечтали о том, чтобы писатели российские были уравнены в праве с конокрадами, т. е. были ответственны перед судом, а не зависели от административного усмотрения, и обратились непосредственно к государю с петицией о том, чтобы он “благоволил принять литературу под сень закона”, Николай распорядился передать свой ответ через полицию. Околоточный надзиратель принес академику Бильбасову царский ответ: “Оставить без всякого последствия”.

Большой выдумки, яркой игры ума, крупного литературного таланта - здесь, как ни старайся, не отыскать. Но, как это ни удивительно, этого автора любили в России гораздо больше, чем, напр., Толстого и Достоевского.

Если бы нужно было доказывать наличность этой любви, в какой еще так недавно была повинна чуть ли не вся Россия, достаточно бы всмотреться в яркое письмо Евгения Шаумана, террориста, убившего в 1903 г. финского генерал-губернатора Бобрикова: “Ваше Величество! Я жертвую, - пишет Е. Шауман, - свою жизнь, пытаясь убедить этим Вас, Государь, в тяжести положения дел Державы Российской. Зная доброе сердце и благородные намерения Вашего Величества, я умоляю Вас, Государь, о тщательном изучении положения дел. С глубочайшим верноподданническим уважением остаюсь Вашего Императорского Величества, Державней-шего, Милостивейшего Императора верноподданный, Евгений Шауман”.

Если такой тон возможен в устах террориста, то что уж говорить о темной крестьянской массе, спокон века чуть не молившейся на своего Батюшку-Царя, о представителях городского и земского самоуправления, пользующихся каждым удобным и неудобным случаем для поднесения воистину хамских “верноподданнических адресов”, о войсках, которые не только по первому приказу царя шли на убой в войнах с врагом внешним, но и расстреливали своих же братьев и отцов во время войны с врагом внутренним. Что говорить о всей той разномастной толпе, какая в день объявления воины в июле 1914 г., стоя на коленях, так трогательно пела “Боже, Царя храни” на площади возле Зимнего дворца…

Да, этого автора любила читающая масса!

“Государь не человек, хотя и не Бог. Он - нечто среднее между Богом и человеком”, - так в разговоре с С. Ю. Витте формулировал эту точку зрения великий князь Николай Николаевич. Дело вовсе не в том, кто подсказал ту или иную мысль Николаю, - Григорий Распутин или С. Ю. Витте, Митька-юродивый или Александра Федоровна. Дело в том, что эту мысль воспринял царь, помазанник Божий, и, значит, все вопросы решены и сомнения невозможны.

Вот откуда это короткомыслие, влекущее за собой характерный для Николая II лаконизм. Только в исключительных случаях, как в примере с Семеновским полком, когда слишком уже велика была волна чувств в душе Николая, он делается многоречив:

“Спасибо, семеновцы, дорогие мои! От всей души горячо благодарю вас за вашу службу, - заявляет Николай после усмирений 1905-го года. - Благодаря вашей доблести, стойкости и верности сломлена крамола в Москве”.

И в другом обращении к семеновцам Николай II возглашает: “Я пью за ваше здоровье, братцы! За славу и процветание лейб-гвардии Семеновского полка! Ее Величество и я сердечно были рады видеть вас, господа, вчера у Нас и провести вечер в вашей среде. Я еще раз сердечно благодарю Семеновский полк за честную, беззаветную и примерную службу… Я пью за то, чтобы полковая семья семеновцев всегда являлась бы такою же крепкой, сплоченной, какою я вижу ее в настоящее время к моему великому удовольствию. Пью за ваше здоровье, господа, и здоровье моей первой батареи”. (21-го ноября 1905 года).

И в третьем обращении все к тому же, прославившемуся своими карательными подвигами, Семеновскому полку, 18-го августа 1906 года, Николай II снова пишет: “Я люблю и уважаю дорогих мне семеновцев, я даю своему наследнику завет также любить вас. Шлю вашему полку глубокую благодарность за малую и большую шашку, подаренную наследнику. Малую он носит ныне, а большую, Бог даст, будет носить на службе”. И, не довольствуясь всеми этими много раз повторенными словами о “нежной любви и уважении” к семеновцам, Николай предоставляет им совершенно необычную привилегию: право непосредственного обращения к представителю верховной власти. “Вы, уходящие в запас, - говорил в этом письме Николай, памятуя о случаях бойкота, какой проявлялся в обществе к семеновцам после огласки потрясающих подробностей их усмирительной и карательной деятельности, после убийства террористами полковника Римана и генерала Мина, - вы, уходящие в запас, скоро благополучно вернетесь по домам. Если кто вас обидит или отнесется не так, как следует отнестись к настоящему семеновцу, то Я даю вам право обратиться прямо ко Мне. Да хранит вас Бог!”