Илья Василевский - Николай II

Наверху, на бюрократическом Олимпе, еще ничего не знали, но на местах урядники, становые и исправники сразу же забили тревогу. Исправники телеграфировали губернаторам, что в уезде появился господин, требующий предъявить “настоящую, а не губернаторскую” правду. Верхи всполошились. Клопову сразу же обеспечили повышение по службе, выдали ему на всякий случай основательную сумму, и после этого он, и без того чувствовавший, что попал в глупое положение, ибо сказать-то ему царю было нечего, и царю становится скучно, а на него, Клопова, смотрят, как па какого-то спасителя России, и засыпают его десятками тысяч жалоб, прошений и ходатайств, обрадовался выходу из положения и пошел на мир с “бюрократией, скрывающей правду от самодержца”.

В тайных донесениях, какие титулярный советник Клопов был обязан представлять непосредственно царю, зазвучали новые ноты. Все, оказывается, обстоит на Руси вполне благополучно, и “В. К. Плеве одушевлен самыми лучшими намерениями”, а если есть кое-где непорядки, то это только маленькие недостатки механизма. Клопов оказался окончательно обезврежен и выдохся.

Как ни убог был период правдоискательства у Николая, но и эти-то черты проявились только в первые годы царствования. Потом это бесследно прошло и заменилось резко определенной ориентацией на штыки и нагайку, на охранку и военно-полевую юстицию, на союз русского народа и погромы.

Уже и в первые годы царствования намечается именно этот путь. Амнистия, объявленная по случаю коронации Николая, была ограничена очень узкими рамками. Она коснулась только чиновников, повинных в превышении власти.

Так же резко проявились намерения молодого монарха и в его встрече с земцами, приехавшими в Петербург вскоре после восшествия его на престол, чтобы поздравить Николая. Царь не удовлетворился резкой фразой о “бессмысленных, мечтаниях”. Особенно серьезно решено было проучить представителей либерального тверского земства, унаследовавшего традиции эпохи освобождения и считавшегося одним из наиболее опасных. “Крайне недоволен выходкой 36 гласных”,- начертал Николай на адресе тверского земства. Все тверские гласные, состоящие на государственной службе, были уволены в отставку. Всем членам земской управы было отказано в утверждении в должностях. Автор тверского адреса Ф. И. Родичев был в административном порядке лишен права земской деятельности и сослан.

Каково же было содержание этого, считавшегося в те дни наиболее революционным, тверского адреса? “Мы питаем надежду, Государь”, - осмелились написать тверичи, - “что с высоты Престола будет услышан голос нужды народной. Мы ждем, Государь, возможности и права для общественных учреждений выражать свое мнение по вопросам, их касающимся, дабы Власть Вашего Величества нашла новый источник силы и залог успеха в исполнении великодушных начертаний Вашего Императорского Величества”.

Таков предел крамольных мечтаний, существовавших в земских кругах в те дни. Самые крайние земцы не мечтали ни о чем, кроме права выражать свои “мнения”, да и то “по вопросам их касающимся”, т. е. вопросам местного, а не общегосударственного характера. Более того, крамольный адрес Ф. И. Родичева заканчивался, как оказывается, следующими словами: “Господа! В настоящую минуту наши надежды, наша вера в будущее, наши стремления - все обращено к Николаю II. Императору Николаю II наше ура!”

Но и этот тон не спас дерзких крамольников от расправы. Тверское земство разгромили, земцев уволили, Ф. И. Родичева лишили прав и сослали, даже предводителям дворянства был объявлен Высочайший выговор, но и этого оказалось мало, и тверское земство еще долгие годы считалось в опале и оставалось под угрозой.

Если таковы были шаги Николая в период наибольшего расцвета его правдоискательства, то несравненно резче и определеннее проявляет себя его сознательно жандармская политика впоследствии. Поиски правды вскоре были оставлены за ненадобностью, и о них упоминается только с провокационными целями. В 1903 году, напр., перед началом “совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности” С. Ю. Витте от имени царя заявил:

“Государь хочет знать всю правду. Как назначенный высочайшей волей, я ручаюсь, что никто, ни за какое заявление, как бы оно ни было резко по существу, не понесет никакой ответственности”.

Это горделивое заявление заставило собравшихся на совещание земских деятелей заговорить более или менее откровенно, и сразу же, как из рога изобилия, посыпались на них высочайшие кары, увольнения, высочайшие выговоры, высылки и т. п. Когда кары такого рода постигли князя Долгорукова и суджанского предводителя дворянства Евреинова, князь Мещерский на страницах своего, щедро субсидируемого “Гражданина” откровенно заявил: “Совещания 1905 года вполне оправдали ту цель, с какой они были предприняты; все откровенно высказались и, благодаря этому, удалось установить степень благонамеренности каждого из земских деятелей”.

Такого рода охранно-сыскные устремления делаются все заметнее. “Надеюсь, что союз, установившийся между Мною и корпусом жандармов, будет крепнуть с каждым годом”, - заявлял, как мы видели, царь 6-го декабря 1901 года, принимая в Зимнем дворце представителя корпуса жандармов. Эти надежды не обманули его: связь получилась крепкая. Когда в 1902 году в Полтавской и Харьковской губерниях началась полоса крестьянских беспорядков, на место была сразу же отправлена карательная экспедиция с неограниченными полномочиями, с харьковским губернатором князем Оболенским во главе. После расстрелов, когда бунт кончился и крестьяне были приведены к смирению, начались систематические порки. Пороли не только мужчин, но и женщин. В трех деревнях Полтавской губернии перепороли все население поголовно: и стариков со старухами, и детей, и девушек. Секли беспощадно, так что изо рта и носа жертв лилась кровь. Давали по стой по двести ударов. У многих от порки отваливались куски мяса. Некоторых засекали до смерти.

Князь Оболенский пошел и дальше. Кроме расстрелов и розог, кроме массовых арестов и предания суду, на деревню были в административном порядке наложены еще и штрафы: 800 000 рублей были взысканы в пользу помещиков. Кроме того, в бунтовавшие деревни в наказание были размещены казацкие и солдатские посты. Жаловаться на грабежи и изнасилования не полагалось. - Сами виноваты,зачем бунтовали?

В качестве блестящего руководителя экзекуции князь Оболенский был демонстративно пожалован целым рядом высочайших милостей. Николай II поручил фон Плеве передать князю Оболенскому не только высокий орден, но еще и царский поцелуй.

Вкусы Николая проявляются все ярче и определеннее. Полоса организованных погромов, начатых в Кишиневе и продолжавшихся в Гомеле, в Белостоке и целом ряде других мест, выяснила положение с изумительной четкостью. Царь и не пытается скрывать своего сочувствия погромам. Все устроители - Комиссаров, граф Подгоричани, сенатор Нейдгард, ротмистр Будаговский и др., по высочайшему повелению не только освобождаются от суда, но и получают демонстративные повышения по службе. Рядовые погромщики, не успевшие уклониться от суда и приговоренные на разные сроки в тюрьму, систематически получают высочайшие помилования. Духовные руководители, заправилы союза русского парода, получают приветственные телеграммы от царя и щедрые субсидии. Члены еврейской самообороны, осмелившиеся делать попытки защищаться от громил, отправляются на каторгу.