Илья Василевский - Николай II

Но уже поздно. В Екатеринбурге издан сборник “Рабочая революция на Урале” (по воспоминаниям и документам). Здесь приведены все “данные о казни Николая Романова и его семьи в Екатеринбурге, великих князей Сергея Михайловича, Игоря Константиновича, Константина Константиновича и Ивана Константиновича в Алапаевске и Михаила Александровича (брата Николая II) в Перми”.

Статья “Последние дни последнего царя”, которой начинается уральский сборник, говорит о том, что в местопребывании бывшего царя были усмотрены в дни приближения колчаковских войск опасные симптомы контрреволюционных заговоров: “в Тобольске была обнаружена деятельность епископа Гермогена и большого количества контрреволюционных элементов. В Тюмени был арестован бывший глава Временного Правительства князь Львов, объяснивший, что он будто бы приехал “по лесопромышленным делам”. Являлись представители Красного Креста от разных дипломатических миссий. Однажды явился даже член генерального штаба Сербских войск Мигич… “.

Официальные советские документы далее говорят:

“Становилось совершенно очевидным даже для широких кругов населения, что монархисты свивали в Екатеринбурге организации для освобождения Николая, так что областной Совет был однажды поставлен перед фактом возможности неорганизованного, стихийного выступления рабочих с целью расправы над царем и собиравшейся вокруг него кликой. Возмущение рабочих масс очевидной организацией контрреволюции было настолько велико, что в рабочих кругах Верх-Исетского завода определенно назначался день расправы с царем - праздник 1-го мая. Областной СОВЕТ, не желая допустить этого неорганизованного выступления, принужден был в этот день организовать бессменное дежурство членов Совета”.

Близость белого фронта и чехословацких эшелонов созда-в это время угрозу падению Екатеринбурга, указывают далее советские источники.

“На заседаниях областного Совета вопрос о расстреле Романовых ставился еще в конце июня, принципиально же был разрешен в первых числах июля. Организовать расстрел и назначить день поручено было президиуму Совета. Когда президиум областного Совета подписал смертный приговор Николаю Романову и его семье, чехословацкий фронт был уже близко, и контрреволюционные банды с двух сторон - от Челябинска и по Западно-Уральской железной дороге двигались на Екатеринбург”.

Фактическая часть советских сведений вполне совпадает с данными, идущими от Колчака.

Генерал Дидерихс, на которого “верховным правителем Колчаком была возложена задача обследовать убийство царской семьи”, свидетельствует: “Вся царская семья и великие князья убиты. Первые в Екатеринбурге, вторые в Алапаевске в 60 верстах от Екатеринбурга. Царская семья убита по постановлению Уральского областного Совета в ночь с 16 на 17 июля 1918 г.”.

Кровь - всегда кровь, и пролитие ее - справа или слева, в обстановке войны, как и в мирные дни, - всегда ужасно и кощунственно. Кровь всегда несмываема.

Но весьма частая обывательская точка зрения, считающая кошмарной Екатеринбургскую трагедию, потому что убита именно царская семья, не может привлечь беспристрастного человека.

- Убийство царя! Вы только подумайте, какая трагедия!

Убийство царя трагично как раз в той же мере, как убийство стекольщика или земледельца. Убийство - всегда ужасно и кто посмеет сказать, что убийство в Екатеринбурге простой мужицкой семьи было бы более нравственно, чем убийство семьи царской?

- Да, но согласитесь. Это ведь был тот самый Николай II, пред которым так унижались, которому подавали прошения на Высочайшее имя…

У расстрелянного столяра не было бы и этого утешения, в виде воспоминания о прошлом. Он и всю-то жизнь знал только труд, только бедность и унижение. Пред ним, расстрелянным столяром, никто и раньше не унижался, ему не подавали верноподданнических прошений, не припадали него стопам. Он и в малой мере не знал сладкой отравы всемогущества. И он не был виновником тысяч смертных казней, произведенных в последнее царствование.

Если теперь, в дни разрухи всероссийской, графини и фрейлины продают себя на улицах Константинополя, а мужики на берегах Волги мрут от голода и доходят до людоедства, то надо же научиться понимать, что драма здесь вовсе не в том, что одни - это графини, а другие - мужики. И те и другие одинаково - люди!

Мы слишком дорого заплатили за правоучение в дни революции, чтобы иметь право не воспринять ее уроков. Свята и неприкосновенна всякая жизнь, всякая личность человеческая. Не мужиков, а людей били по морде царские урядники. Не евреев, а людей выселяли царские околоточные. Не буржуев, а людей ущемляли декретами скорострельные коммунисты.

Николая II нет. Да будет ему легка земля! Не место словам злобы у могилы человечества. Кто будет аплодировать королю, тот будет избит, кто будет ругать его, тот будет повешен, - говорит декрет французской революции.

Николай II убит. Революцию - увы! - не делают в перчатках. Не сладеньким лимонад-газесом, а горячей человеческой кровью поливает молодые ростки новой жизни история. Увы, это не единственное убийство за эти годы. Надо извлечь все уроки, какие дает нам жизнь Николая.

Это нами правил двадцать два года, над нами целые века царствовал Николай II с его “незабвенным родителем” и венценосными предками. Это нас били по морде царские урядники и околоточные, нашу Россию обращали в стадо ста пятидесяти миллионов рабов. Это нас ссылали в глухие тундры Акатуя и Зерелтуя, нас гноили в бастионах Петропавловки и Шлиссельбурга. И мы - терпели. Мы писали верноподданнические адреса, и украшали наши дома флагами в табельные дни тезоименитств, и пели “Боже, Царя храни”, и доходили до холопского восторга, до патриотического азарта, как в дни объявления войны.

Это мы создали, мы терпели этого убогого зауряд-прапорщика на троне. Николай II - это следствие, а не причина. Если бы на месте Николая II сидел Александр Керенский или Виктор Чернов, если бы в этой должности служил Иосиф Гессен или Лев Троцкий, деятельность этого самодержца на троне не была бы иной, ибо нас, нашу страну отражало его, воистину свободное, творчество.

И если к тому дню, когда трон сломался, и мираж самодержавия развеялся, оказалось, что мы все ничего не умеем, никуда не годимся, если между большевиками справа и большевиками слева оказалась только кислеобразная Керенщина, если так называемый “меньшой брат” - русский солдат, русский рабочий, русский мужик - оказался по-звериному темен и жесток, а старший брат - интеллигент, оказался беспомощен, если всеобщая разруха разрослась так безгранично, что даже царские дни показались обывателю сладкой мечтой, то правда ли, что во всем этом виноват именно он, маленький, бессильный, безвольный, глубоко несчастный Николай.