Александр Севастьянов - Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом Истории

Врангелю пришлось пускать в ход все средства убеждения:

«Небезызвестный отец Востоков усиленно вел работу как в Севастополе, так и в других городах Крыма. Его проповеди носили чисто погромный характер. Отличный оратор, умевший захватить толпу, он имел, особенно среди простого люда, значительный успех.

В некоторых городах толпа пыталась произвести противоеврейские выступления. Я вынужден был отдать приказ, запрещающий «всякие публичные выступления, проповеди, лекции и диспуты, сеющие политическую и национальную рознь»…

Отца Востокова я вызвал к себе и постарался объяснить гибельность его работы. Не знаю, что повлияло, моя ли беседа или упомянутый приказ, но отец Востоков свои проповеди прекратил» [316].

Однако все многочисленные, последовательные и добросовестные попытки Врангеля противостоять кампании очернения Белого движения в глазах мирового общественного мнения и, что важнее всего, перед лицом Антанты и Америки, не увенчались успехом. Напрасно российский посол в Париже В. А. Маклаков «в письмах к врангелевскому премьер-министру А. В. Кривошеину… неоднократно затрагивал «еврейский вопрос»», рекомендуя ввести в действие 269-ю статью прежнего Уложения о наказаниях, которую применяли в том числе к тем случаям, когда судили за еврейские погромы» [317]. Напрасно также «правительство Врангеля оказалось единственным среди белых правительств, которое пыталось последовательно вести борьбу против антисемитской пропаганды» [318]…

Еврейская пропаганда, преследуя свои задачи и действуя как через сионистов и еврейских националистов, так и через III Интернационал, добилась того, что союзники отвернулись от всех белых армий, от Русской армии Врангеля в том числе, и пошли на признание правительства большевиков. Советская власть победила и на поле боя, и на дипломатическом поприще – благодаря евреям.

Будницкий пишет по данному поводу: «Попытки белых дипломатов и политиков… создать в глазах общественного мнения стран Запада благоприятный образ Белого движения, изобразить белых носителями идей демократии и терпимости полностью провалились» [319].

Еще бы! Задача попросту не имела решения. Возможно, надо было, напротив, многократно усилить антибольшевистски-антисемитскую пропаганду на Запад, показать красную опасность еврейства как она есть, так, чтобы Запад осознал и содрогнулся – и принялся бы не за страх, а за совесть помогать белым. Но на этот смелый ход не пошли ни Колчак, ни Деникин, ни Врангель.

Спасти Россию от большевиков им в итоге не удалось.

Итак, мы получили представление о той этнической русско-еврейской войне, которая протекала в русле войны, именуемой Гражданской. И в которой свою неприглядную роль сыграли страны Запада вообще и герой данной книги Уильям Черчилль в частности. Этническая война была тем фоном, на котором протекали как военные, так и дипломатические события в самой России и вокруг нее, и вне которого понять эти события нельзя.

Положение Белой армии во все годы Гражданской войны было намного более тяжелым, чем положение Красной армии, поскольку, во-первых, большевикам еще в 1917 году сразу же достались практически все накопленные монархией для Германской войны продовольственные склады и арсеналы – стратегические запасы обмундирования и вооружений. Во-вторых, им легче давалась мобилизация среди распропагандированных рабочих и крестьян, которых революционеры долгими годами заражали ненавистью к высшим классам русской нации, оказавшимся, естественно, в белом лагере. В-третьих, нельзя сбросить со счета те организационные новации, которые применяли большевики к офицерскому корпусу, «застрявшему» на подконтрольной им территории. Об этом, например, главком белых Врангель говорит так в своем воззвании к красным офицерам в двадцатых числах мая 1920 года: «Три ужасных года оставшиеся верными старым заветам офицеры шли тяжелым крестным путем, спасая честь и счастье Родины, оскверненной собственными сынами. Этих сынов, темных и безответных, вели вы, бывшие офицеры непобедимой Русской армии… Что привело вас на этот позорный путь? Что заставило вас поднять руку на старых соратников и однополчан? Я говорил со многими из вас, добровольно оставившими ряды Красной армии. Все они говорили, что смертельный ужас, голод и страх за близких толкнули их на службу красной нечисти» [320].

Разутая и раздетая, не имеющая капитальных запасов вооружений, испытывающая непрерывные трудности как с мобилизацией, так и с сепаратистскими движениями не только национальных окраин России, но и казачества, особенно кубанского и донского (основной опоры выступавшего за «единую и неделимую» Деникина), героическая Белая армия полностью находилась в тяжелой и унизительной зависимости от помощи и вообще благоволения Антанты и Америки. Но чем, кроме обещаний, могла она расплатиться?

Так называемые страны буржуазной демократии, в триумф которых Россия так и не смогла своевременно вписаться, одержали в 1919 году историческую победу над Германской империей и делили теперь обильные плоды победы. Находясь в этот момент на пике торжества и могущества, они могли диктовать свои правила игры всей Европе. В том числе им ничего бы не стоило при желании покончить с большевистской Москвой, с красной диктатурой. Но…

Отношение европейцев к России, неважно – белой или красной, монархической или социалистической, всегда, на всем историческом пути, диктовалось только жаждой наживы, и ничем иным. Так было и на этот раз. В их глазах Россия, в недавнем прошлом верный союзник, оттянувший на себя большую часть вражеских военных сил и спасший своей жертвой от разгрома Францию, внезапно превратилась в предателя Антанты, вышедшего «без спроса» из войны и снабжающего своим продовольствием и сырьем противника, продлевая его агонию и множа тем самым потери союзников. В таких обстоятельствах союзники после победы думали только об одном: как надежнее и полнее компенсировать за счет России свои протори и убытки. А вовсе не о том, чтобы восстановить в нашей стране законную власть и свергнуть правительство коммунистов, угрожающее всему мировому порядку со своими идеями пролетарского интернационала, мировой революции и грядущего тотального коммунизма. Свидетельствует Врангель: «Возрождавшаяся после войны промышленность лихорадочно требовала сырья… Сырья, которое раньше доставляла Россия, теперь уже не было, и пробел этот никем не заполнялся. Запад думал, что если с совдепией будет заключен мир, то из России тотчас же потекут реки меда и молока. Большевистский гипноз был слишком силен, и из-за него Запад не видел действительности» [321].